Олег Курылев - Победителей не судят

— Ну, сорванцы, как учитесь? — бодро спросил Поль, потрепав Эйтеля по вихрастому чубу.

— Да какая тут учеба, — прикинувшись дурачком, проканючил Эйтель, — папка в тюрьме, мамку с работы выгнали. — Швыркнув носом, он смачно вытер рукавом рубахи воображаемые сопли.

— Ну-ну, не надо только делать из себя идиота, — укоризненно сказал Поль, принимаясь, покряхтывая, натягивать сапоги. — Идиоты нам сейчас… а-ага… не нужны. У нас теперь… а-ага… грандиозные планы и задачи.

Потоптавшись, чтобы обтянутые тонкими носками ступни лучше распределились в узком пространстве, стиснутые лакированной кожей, и еще раз подтянув голенища, он собрался потрепать по щеке Алекса, но тот увернулся.

— Что ж, до свиданья, фрау Шеллен, навещу вас на днях, как только что-нибудь разузнаю. Подумайте о моем предложении.

— Мам, чего ему нужно? — как только закрылась дверь, спросил Эйтель.

Вильгельмина Шеллен грустно посмотрела на сыновей:

— Он хочет помочь, мальчики.

Она ушла в спальню, попросив детей дать ей с часок отдохнуть.

Тем временем Генрих Поль, поскрипывая хромовыми сапогами, спустился вниз и вышел на улицу. В этот душноватый июньский вечер площадь Старого рынка была заполнена людьми. Никто никуда не спешил, как не спешил и сам Генрих Поль. Он остался доволен своим сегодняшним визитом. Он чувствовал, что скоро сломает эту актрисочку, считавшую себя настолько одаренной и востребованной, чтобы игнорировать таких людей, как он. Общительна и весела, и порой даже кокетлива, но на деле неприступна, как Бастилия. Черта с два! И Бастилию растащили по камушку.

Перед тем, как отправиться домой, Поль решил прогуляться по набережной, подышать речной прохладой, отдающей ароматом тины и свежей рыбы, продававшейся поймавшими ее мальчишками прямо здесь же за бесценок. Проходя мимо монумента Победы, он ощутил легкий зуд в передней части обеих ступней, остановился и, пошевелив потными пальцами ног, потер их друг о друга. Зуд не прошел. Более того — он усилился, переходя в некое жжение и тревожа уже не только пальцы, но всю нижнюю часть каждой ступни. Что за дьявол, насторожился Поль, прислушиваясь ко все более неприятным ощущениям. Нет, в самом деле, что за хреновина! Жжение делалось нестерпимым. Он остановился в полной растерянности, не зная, что предпринять. Не будешь же стаскивать сапоги прямо на улице на глазах у всех. Поль заметался, поднимая ноги и подпрыгивая, словно цапля на углях. Он бросился сначала в одну сторону, затем в другую. Расталкивая прохожих, пронесся мимо полицейского, вылетел на Аугустусштрассе, попрыгал там на одном месте, выбирая направление дальнейшего движения, после чего, вскрикивая: «Ой! Ой! Ой!» — рванул мимо Гофкирхе в сторону Театральной площади. Минуя по левую руку оперу Земпера, он кинулся к ближайшему спуску к реке, но споткнулся о бордюр и с громким шлепком хлопнулся о мостовую, чем напугал до слез маленькую девочку, игравшую рядом на газоне. После такого удара ему бы немного полежать, прийти в себя и собраться с мыслями, да где там. Не встав, а подлетев в воздух, оттолкнувшись от мостовой одновременно всеми четырьмя конечностями, чиновник Театральной палаты Генрих Поль устремился по ступеням вниз к мирно плескавшимся о гранитные камни водам спасительной Эльбы. Не обращая внимания на двух рыбачивших здесь пацанов, одним из которых оказался Толстяк, а другим Птицелов, он повалился на спину, силясь стянуть с себя оба сапога разом.

— Помогите! Помогите снять сапоги, — извиваясь, простонал он куда-то в пространство, отчаянно дрыгая ногами. — Да помогите же…

Мальчишки, не сговариваясь, пришли к выводу, что три пойманные ими сегодня рыбешки — вполне приличный улов, в мгновение ока смотали удочки и стреканули наверх, откуда, укрывшись за парапетом, все же решили понаблюдать за сумасшедшим дядькой. Надо отдать должное упорству Генриха Поля, которому в конце концов удалось снять оба сапога. Усевшись на самый краешек мокрого гранита, он опустил обе ноги в реку и принялся интенсивно ими болтать, словно резвящаяся купальщица. Стоны прекратились. Раздвинув собравшихся возле спуска зевак, позванивая на каменных ступенях подковками, к Полю спустился полицейский. Тот самый, что наблюдал за ним еще с Аугустусштрассе.

— В чем дело? — спросил он.

Вместо ответа Поль стянул с одной ноги черный расползшийся носок, и они одновременно произнесли: «Ого!»

Через полчаса, покрытые сочащимися лимфой и кровью волдырями ноги пострадавшего обрабатывали в дерматологической клинике имени Карла Густава Каруса.