Теодор Вульфович - Там, на войне

— Молчать, фашистская гнида!

— Вон шапка со звездой… — неуверенно пробормотал ротный.

— Для таких разбиздяев, как ты, — он осторожно вынимал из кобуры мой пистолет.

— Во, «вальтер»! — взревел. — Немецкий!

— Политрук, да он сказал — из танковой разведки, — слабо сопротивлялся ротный. — Свои расположения мне показал…

— «Свои расположения, свои расположения»! Это ты ему свои расположения. Сообщил врагу! Знаешь, что за это?! Крышка! Кончай его. Концы в воду!.. Слышь?! У него фонарь немецкий…

В голове стучало: их несогласие мой единственный шанс…

— Политрук, — всё-таки проговорил я, — не муди. У тебя нелады с фонарём… — сильно ругаться, оскорблять тоже было не резон. — Фонарь американский, танковый от «валентайна» — это английский танк, канадского производства, — молол я, что придёт в голову. — Откуда у фрица фонарь «дженералэлектрик»? Ну, сам посуди. Я из десятого танкового, возвращаюсь с задания. Со мной… — тут я опять запнулся, этот политрук встрепенётся, скомандует, их полурота расстреляет моих переодетых гавриков, как кур, и вот тут действительно будет «концы в воду». А он потом ещё героическую реляцию накатает про свой подвиг.

— Немедленно меня… пусть… (что хочешь!), — выпутывался я. — Срочно связаться с вашим пом-по-разведке! — я почти командовал, хотя стоял с поднятыми руками. — Пусть сразу свяжутся с РО десятого корпуса! Тебе там скажут, почему я во всём немецком.

Политрук только пуще запсиховал:

— Не слушай, не слушай гада! Кончай его, а то навернёмся! Передача сведений врагу!.. Укатают! А так — концы в воду! Молчок!

«Или я сей же миг что-то выкину, или кранты…» — Вот тебе по самый корень! — я взъярился, чуть приопустил руки, ещё не зная, что делать дальше.

— Руки-руки! — заорал политрук. — Срежу!

Я верил каждому его выкрику: этот срежет.

Думаете, я сильно испугался, душа ушла в пятки?.. Нет… Подступила какая-то вата, остатки сил, вся энергия ушли в землю. Даже не совсем понимая, что делаю, я начал материться длинно, многоэтажно, скверно, без передыха: в задрипанную баню, вошебойку, в помпохоза, который так и не привёз запасного обмундирования, во все танковые войска, в грязь непролазную, в пехтуру, в сраное командование, которое суёт нас во все дыры и не умеет защитить, когда нас бьёт дурость…и враг! В политорганы, которые штампуют вот таких мудозвонов, в пятки и в задницу, во все корки снизу доверху!.. Сплошное совокупляющееся нагромождение не сочетаемых предметов, понятий и существ, устланное проклятиями… В последующие времена такую похабель осудили бы как абстрактную и формалистическую. Но в те секунды, когда я всё это изрыгал, она была самым конкретным, универсальным паролем, то бишь воплем: «Я свой!»

Потом спросил:

— Вот скажи, может хоть один немец, пусть академик, вот так вот? Без запинки по главным вопросам? Если ты такое слышал, то стреляй и не тяни осла за фуй.

Мне показалось, что политрук впал в ступор. Ротный ответил за него:

— Нет. Немец так не сможет.

— Всё равно его надо убирать, — уже тихо, очухиваясь, проговорил политрук. — А то нам хана… И концы в воду.

Вдруг ротного прорвало:

— Заладил! Вот свой и макай. Куда хочешь! Если приспичило, сам и кончай его.

У меня как валун с темени свалился. Но не полегчало.

— А если он из наших, советских — перебежчик?! — ловко вывернулся политрук.

— Тогда, — это уже я ввернул, — ты полный Муд с двумя приветами, — я рискнул и постучал по своей голове.

— Это почему? — удивился политрук.

— Потому. Гляди, — я осторожно опустил руки и полез за голенище, достал финку с чёрной рукояткой и, не вынимая из ножен, кинул её на землю. — Ты даже не обыскал меня. Я мог бы пропороть тебя раза два, не считая… — достал из второго голенища рожок своего ППС и небольшой бельгийский пистолетик, всё положил на землю рядом с финкой. — Конечно, обыскивать приговорённого опаснее, чем просто кокнуть его… Но я не ты — своих не убиваю! — мол, вот так, «знай наших».

Аргумент оказался убедительнее моего каскада ругательств, но и каскад сделал своё дело.

Оба молчали. Я не выпускал из поля зрения политрука, полагая, что он шалавый и на всё способен. Чуть скосил глаза на ротного и сразу понял: он убивать меня не хочет, его пистолет был направлен не на меня, а в сторону политрука. «Вот те раз!» Пора было и мне шелохнуться:

— Вот так, ребята: связываемся с пятидесятым — ваш пом-по-разведке…

— Если он тебя отпустит, будет расследование, — сказал полит уже мне. — И его прищучат.