Владимир Кунин: Ты мне только пиши... Хроника пикирующего бомбардировщика [Повести]

Третьяков был раздражен и почему-то ругал Среднюю Азию.

— Ты зря выпил, — сказал ему Волков. — Тебе же еще работать на вечернем.

— Не боись, — ответил Третьяков. — Я сегодня в работу не иду. Сегодня вечером пробуем на мои трюки одного огольца из училища. Так что я только на пассировку выйду…

— Это какого же огольца? — поинтересовался Волков. Его мутило от боли, и сильно кружилась голова. И он старался быть занятым еще чем-нибудь, кроме боли..

— Ну новенький у меня такой… Сергиенко, — грустно сказал Третьяков. — Хороший паренек. Куражливый…

— А, это который в плечи с купэ ловит? Школьный пацан…

— Молодой, вот что главное… — вздохнул Третьяков.

— А мы? — подмигнул ему Волков и, покачнувшись, осторожно, чтобы Стасик и Третьяков не заметили, придержался правой рукой за косяк двери.

— А мы тоже… молодые. Но уже не очень, — усмехнулся Третьяков. — В этом она права.

— Ладно, ладно, — рассмеялся Волков. — Не развращай мне Стасика. Юный партнер зрелого мастера должен верить в неиссякаемые силы своего мэтра…

— Я и верю, — сказал Стасик.

— И на том спасибо. Сделай, сынок, дяде ручкой, и попробуем уползти в норку…

За кулисами прозвенел второй звонок. Третьяков мотнул головой, словно хотел стряхнуть с себя печаль, и сказал Волкову:

— Дима, я после представления возьму чего-нибудь и зайду к тебе. Стасик нам кофе сварит…

— Нет, — сказал Волков. — Не приходи. Я попробую отлежаться.

— Ладно, — согласился Третьяков. — Тогда до завтра. У вас деньги есть?

— Есть, — сказал Стасик.

— А то смотрите… Мне тут главк премийку подбросил.

…Домой добирались долго — с остановками, перекурами. Через каждые пятьдесят — шестьдесят метров Волков присаживался на теплый каменный бортик арычного мостика и молча сидел минут десять. Стасик стоял рядом и страдал от сознания своей вины и беспомощности. Затем Волков протягивал руку, Стасик поднимал его, и они шли дальше для того, чтобы снова присесть на бортик следующего арычного мостика.

Дома Волков снял туфли, с помощью Стасика взгромоздился на высокую кровать и закрыл глаза. Ему хотелось остаться одному и перестать контролировать каждое свое движение, вслушиваться в то, что говорит Стасик, и подыскивать наиболее удобный для Стасика ответ.

— Может быть, тебе кофе сварить? — спросил Стасик.

— Да нет, не стоит… — ответил Волков, не открывая глаз. — Я хочу попытаться уснуть.

— Тебя накрыть чем-нибудь?

— Не нужно, Стас… Жарко.

— Сигареты оставить?

— Оставь. Иди к себе, ложись, отдохни. Ты тоже перепсиховал, измучился…

— Может быть, нам действительно выбросить этот трюк, а?

— Не говори чепухи.

— Ты слышал, что директор сказал?

— Директор — глупый, трусливый администратор. Иди отдохни… Я позову тебя, партнерчик. Иди.

Часа через два Волкову стало совсем худо. Боль начиналась в руке и разливалась по всему телу. Волков задыхался. Его бросало то в жар, то в озноб. Мерещилась какая-то чертовщина, откуда ни возьмись возникла музыка — старые, пятнадцать-двадцать лет тому назад слышанные мелодии… Повязка врезалась в руку, и Волкову казалось, что если он снимет повязку, то сможет глубоко вздохнуть и ощущение удушья пройдет немедленно. Но снять бинты не было сил, и Волков лежал неподвижно. Изредка он открывал глаза, и тогда музыка исчезала. Какое-то время Волков пытался сосредоточить свой взгляд на большом цветастом термосе. Этот термос Волков уже несколько лет возил с собой, и в каждом городе, в каждом новом гостиничном номере или в каждой чужой комнате термос с фантастическими розовыми цветами и ярко-синими колибри был олицетворением дома. Это был самый реальный предмет волковского существования. Только он, нелепо раскрашенный, старый китайский термос, мог вернуть сейчас Волкова из забытья в реальную боль.

За окном, на маленьком заводике цементных плит, равномерно и глухо стучал насос. Может быть, насос, его точный ритм и не давали уснуть Волкову. Очень ровно стучал насос…

Волков оторвал взгляд от термоса и закрыл глаза. И тогда, слушая стук насоса, он услышал стук собственного сердца. Сердце стучало в унисон насосу цементного завода. Сначала Волков лежал спокойно и с удивлением, отстранившим боль, слушал слитные звуки насоса и сердца. Их точное совпадение поражало. А потом в мозг стал вползать ужас: а вдруг насос остановится?! Насос цементного завода и сердце Волкова слились воедино, и теперь Волков лежал и молил Бога, чтобы кто-нибудь не выключил насос. Если там, за окном, сейчас выключат насос — здесь, в комнате, остановится сердце!..