Милош Крно - Лавина

Он сел на лавочку перед домом Юраша. На улицу выбежал Людо с маленьким Юло и еще двумя товарищами. Каждый нес по большой коробке.

— Куда вы? — спросил их Янко, и взгляд его остановился на четырнадцатилетнем Людо.

Людо был растрепан и тяжело дышал.

— Это у нас лампочки, мы идем на башню! — выпалил он и побежал за товарищами.

Когда мальчики удалились, Янко предался воспоминаниям.

Федя! Он сражался как лев. И как далеко от своего родного Урала! Сколько километров они прошли вместе, сколько провели разъяснительных бесед в деревнях! А как любил Федю Имро! Имро он подарил медальон. А сейчас они лежат рядом, Федя и Имро. А какой это был стойкий человек! Его характер сформировался в горах. Без него им не удалось бы напасть на генерала фон Биндера. Дальше Жилины генералу убежать не удалось. Тяжело будет в Погорелой без Имро.

А тетя Пучикова? Она пожертвовала собой, чтобы спасти партизан. Завела эсэсовцев в ловушку. Партия была для нее всем, для нее она жила и ради нее умерла.

С площади донеслись звуки гармоники. Девчата запели:

Среди их голосов Янко различил и гортанный бас Акакия. Над головой зажглись лампочки. Они образовали слово «мир». У Янко выступили слезы на глазах. Если бы рядом с ним был Светлов или хотя бы Душан! Где он? Наверное, уже вместе с Мариенкой в Кошице? А он остался один. Без Милки.

Трудно ему поверить, что больше он уже не увидит ее улыбку. Над головой Янко зажглась звезда, звезда его хрупкого счастья. В нем ожило все то хорошее, чем так небогато было его детство и что так тесно было связано с Милкой. Он чувствовал биение ее сердца. Обнимал ее. А потом — смерть. Смерть в последние часы боя и его горькая печаль среди той всеобщей радости, которая со всех сторон окружила его, которая светилась в улыбающихся лицах матерей и детей, в звездочках красноармейцев, горела во флагах на сельском управлении.

Стратеная… Избушка на околице, заснеженный склон, горы, серебристый ручеек. Орудийная канонада за горными вершинами, разработка боевого плана в партизанском штабе. Он гладит Милкину руку, а она рассказывает ему о звезде их детства, от которой откололся кусочек…

Война еще не окодчена. Его еще ждут длинные километры военных походов, серые мундиры еще копошатся на улицах Златой Праги, о которой столько рассказывал ему отец. А потом? Потом?

Светлов говорит, что борьба не кончится. Да, борьба за детскую улыбку, которая могла бы быть у дочери Юраша, борьба за то, чтобы была работа для крепких рук, борьба за такое человеческое счастье, каким светятся сегодня лица жителей Погорелой. Оно более прочно, чем было его хрупкое личное счастье. Это счастье миллионов и миллионов людей, и над ним горят звезды, которые он видел, о которых шептал Милке.

Янко почувствовал вдруг, что сердце его наполняется радостью, радостью за счастье людей, ради которых он хочет жить.

Но как жить? За что взяться? Война кончится, надо будет строить, засучив рукава, а что он умеет? Он научился разрушать, минировать железнодорожные пути и мосты, организовывать тайные собрания. Но строить — это совсем другое.

А что, если окажется, что строить тяжелее, чем разрушать? Чем сможет он заняться, чтобы приносить пользу? Милку он потерял, Светлов уходит. Как он будет без него? Учиться уже поздно, ему скоро исполнится двадцать четыре года. Товарищи наверняка скажут: «Воевал он хорошо, пусть хорошо и работает». А потом… Нет-нет, это будет совершенно другая жизнь. Новая, а для него, без сомнения, и более тяжелая. Его бросят в воду и скажут: «Плыви», и никто не спросит, умеет ли он плавать. Если бы рядом с ним была Милка, он не тревожился бы так о будущем.

Янко поднялся с лавочки. Начало смеркаться. На, тротуарах белели куски этернита. Заборы садов были повалены, а улица распахана минами. Окна Погорелой светились, хотя стекла во многих из них были выбиты или потрескались. Конечно, люди повсюду радуются, наверное, даже и в тех семьях, где за ужином чье-то место за столом пустует. Они понимают: их кровь должна была пролиться, чтобы могли жить остальные. Они понимают: их кровь пролита не напрасно. В их глазах, наверное, еще стоят слезы, но на губах уже теплится улыбка. Нет, не напрасно пролита эта кровь!

Он шел по улице. Под его ногами чавкала грязь, липла к подошвам. Ветер принес откуда-то резкий аромат лесного сена. Перед домом Грилусов лежала лохматая собака. Она яростно почесывалась, колотясь при этом головой о ворота. С башни слетели вороны и с карканьем растворились в темноте. Кто-то, должно быть, испугал их. Наверное, это Людо с товарищами.