Александр Проханов - Кандагарская застава

Саперы прошли мимо танка, подорванного фугасом, и ступили в «фугасную яму». Щукину показалось, что они окутались легчайшим свечением. Вокруг их плеч, голов возникло едва уловимое сияние. Их нервы, зрачки, кончики пальцев, их наполненные страхом напряженные жизни источали радиацию. Казалось, они тают, испаряются, становятся бестелесными. Так плавно, невесомо, мягко двигались они по песку.

Они кружили по яме, пересекали ее многократно, возвращались и снова уходили вперед, словно латали ее, оплетали.

Взводный издали с остановившегося «бэтээра» видел их обоих. Чувствовал, как под их стопами в пепельной пудре таится ребристая итальянская мина, или сложенная пополам дощечка замыкателя с самодельными медными клеммами, или танковая, набитая толом гильза, от которой тянутся в арык проводки. Он чувствовал тонкий слой пыли, отделявший солдатскую стопу от смертоносного заряда. Ожидал в любое мгновение взрыва. Молился: «Нет, не будет, не будет… Сделай так, чтобы не было взрыва…» А вслух командовал пулеметчику:

— Правее танка!.. Сектор двадцать градусов!.. Длинными, огонь!

И пока саперы колесили по яме, щупали ее палками, словно искали в ней брод, лейтенант молился за них перед розовым азиатским небом — пламенеющим шатром.

Саперы прошли всю дорогу, почти до соседней заставы. Мин не было, путь для колонн был чист. Саперы развинтили свои щупы, впрыгнули на броню. И лейтенант мимолетно коснулся руки Кафтанова.

«Бэтээр» развернулся, взревел и с нарастающим давлением воздуха, со свистом на предельной скорости помчался обратно к заставе.

Мелькала на обочине разбитая техника, рябила «зеленка», плыли, текли кишлаки, и застава била из всех калибров, окружая маршрут дымными взрывами, клубящимися ударами пуль, прикрывала мчащийся «бэтээр».

Лейтенант стоял на наблюдательном пункте, слушая голос эфира, команды батальона, позывные застав, переговоры в колонне и бронегруппе. Колонна проходила мимо. Голова ее уже была в Кандагаре. Грузовики, выдерживая пятисотметровые интервалы, по одному, словно их выстреливала катапульта, выносились из-за поворота с зажженными фарами. Приближались, окруженные гарью и пылью, увеличивались. И тогда начинали работать огневые средства заставы. Ухал танк, бурно клокотали пристрелянные цели в «зеленке», а грузовик на высокой скорости врезался в предместье. Мчался, невидимый, по утреннему Кандагару, распугивая моторикш, юркие грузовички, перебегавших длиннобородых прохожих.

Еще один КамАЗ в ореоле пыли, с воспаленными водянистыми фарами, проносился мимо заставы. Пузырился брезент на кузовке, скрывая ящики с авиабомбами и ракетами. Автоматический гранатомет на вышке словно приветствовал появление грузовика, грохотал, рассеивал вдоль обочины пузыри разрывов.

Лейтенант в бинокль смотрел на КамАЗы. Под ветровыми стеклами на опущенных солнечных щитках виднелись надписи. Не различая их, он знал, что это имена городов, откуда родом водители. Стекла многих машин были прошиты пулями — в лучистых, как паутина, трещинах. Несколько КамАЗов были с бронированными кабинами, с узкими смотровыми прорезями.

Колонна прошла, и вся застава облегчено вздохнула. Умолкли выстрелы. Солдаты, не покидая позиций, перекрикивались, смеялись, радуясь благополучному прохождению машин. Ожидали на заставе гостей. Визитеры из батальона и части, пользуясь выставленным охранением, выезжали на бетонку, посещали заставы.

Привезли хлеб. Солдаты, которые только что тащили к танку тяжелые снаряды, теперь принялись сгружать плотные, теплые буханки. Сносили их на продовольственный склад.

Пропылил «бэтээр». На башне белой краской было выведено «Усман Аглиев» — имя убитого водителя. Из люка торчала голова в черном танковом шлеме. Лейтенант надеялся, что замкомбата завернет на заставу, расскажет батальонные новости. Но тот проследовал дальше, в «Гундиган». И только спросил по рации:

— «Альфа», у тебя все нормально?

— Все нормально, товарищ капитан. Хлеб привезли!

— Приятно покушать, лейтенант!

— Спасибо, товарищ капитан!

Грузовик, доставивший хлеб насущный, привез и хлеб духовный — газеты и письма. Письма уже были розданы и тут же прочитаны. На КНП, стуча башмаками, появился лейтенант Феофанов, «шилочник», которого сдуло с горы. Он держал распечатанное письмо, и его болезненное лицо, вчера еще злое, в быстрых гримасах боли и ненависти, сейчас счастливо сияло.

— Пишет, что все нормально!.. Уезжала к матери, а теперь вернулась домой!.. Как она мне пишет, миленькая моя, дорогая!.. — И он, ликуя, не стесняясь Щукина, целовал листочек, исписанный быстрыми, мелкими буквами. — Мы еще поживем!.. Нам еще загибаться рано!.. Мы в Союз живыми вернемся!