Александр Проханов - Седой солдат

Батурин прижался к обшивке, наполненной металлической дрожью, входя в резонанс с этой дрожью.

Прошли расположение части — саманные казармы, похожие на засохшие ржаные буханки, помойку с бесчисленными вспышками консервных банок, врытые в землю «бэтээры» охранения, клетчатое взлетное поле, на котором зеленое аэродромное железо казалось свежей травой.

Перепорхнули пойму реки с латунной рябью. Брошенная крепость была похожа сверху на дупло изгрызенного, омертвелого зуба. Резко снизились, прижались к земле, отыскивая сухое русло… Втиснулись в него и на бреющем, едва не касаясь колесами серой, размытой гальки, помчались вровень с берегами. Все слилось в серое, сплошное мелькание, в рокот, рев, словно поднятый винтами щебень колотил в обшивку и машины прорубались сквозь степь, оставляя глубокий прорез.

Батурин чувствовал бешеную, железную скорость. Страшился ее, понимал ее неизбежность. Вливался в нее своей мыслью, волей, убыстрял, торопил. Был сам этой скоростью. Стремительный вихрь машины был продолжением ревущего движения войны. Будто в громадной трубе, воздетой над бренной землей, дули жестокие ветры. Сквозь раструб этой трубы неслись боевые машины, двигались батальоны. В нем сгорали кишлаки и селения, умирали и падали люди. И он, Батурин, еще недавно вспоминавший о свадьбе, робкий, сострадающий, стремящийся к свету и истине, был внесен в грохочущую, дующую смерть трубу. Был ее голосом, ее поднебесным воем.

Резко взмыли. Отвалили от русла. Ровная, белесая степь с тонкой ниткой дороги возникла под днищем машины.

Батурин следил за дорогой. Эта нитка тянулась из Мусакалы в губернский центр, то обрастая мелкими кишлаками из нескольких склеенных домиков, то обнаженно, голо расчерчивая пустынную степь среди солончаков и оврагов.

Два велосипедиста, крохотные, с белыми нашлепками на головах, с бусинками солнца на рулях, промелькнули внизу. Вертолет слабо дрогнул, чуть наклонился в вираже, будто летчик разглядывал велосипедистов, колебался, не ринуться ли вниз, на захват.

Снова волнистая пустота с ржавыми, седыми разводами, по которым тянулась дорога — то струнно-прямая, то ломаная, то свитая в петлю, проторенная по неведомому закону, пробитая в камнях и песках копытами коней и верблюдов, колесами повозок, ногами крестьян и кочевников. Древний, нанесенный на землю путь, над которым, повторяя его, неслась боевая машина.

Два ишака семенили внизу. На переднем — тюки, на заднем — наездник. Сверху, сквозь прозрачную толщу, были видны чалма, борода, цветные полоски на тюках — все крохотное, отчетливое. Прижимаясь к стеклу, Батурин хотел разглядеть медный бубенец на шее осла, красные шерстяные помпоны.

Десантники сидели на лавках. Вытянули, расслабили руки и ноги, стянутые ремнями тела. Батурин подумал: где-то здесь, среди них, те двое, которых только что слушал за стеной. И быть может, третий — москвич, что выпил из фляги воду. Старался угадать, не тот ли худой, чернявый, с болезненным, тусклым лицом, дремлет, сдвинув ногой автомат на железном полу. Или маленький, бритоголовый, с задумчивым, тихим лицом, по которому прокатился и канул медленный шар света.

Вертолет качнулся, резко вошел в вираж. Удалился от дороги, круто пошел на снижение, так что лежащее на днище оружие поехало и десантники нагибались, удерживали его. Вертолет развернулся над степью, снова пошел к дороге. Батурин в иллюминатор пытался ее увидеть. Но видел только приблизившуюся волнистую землю в клочках засохшей травы.

Коротко, резко простучал пулемет. Очередь, прочертив пулями дорожную пыль, служила предупреждением кому-то, невидимому на дороге, командой остановиться.

Вертолет пересек дорогу. Батурин, вытянув шею, заглядывая под днище, под кассету реактивных снарядов, увидел автобус. Мелькнула крыша с привязанными тюками, красный, расписанный борт.

Вертолет развернулся, стал зависать, снижаться. Борттехник открыл дверь, за которой взвивалась коричневая пыль. Десантники хватали оружие, прыгали, окунались в эту пыль, кидались в разные стороны.

«Пошли!» — не сказал, а беззвучно крикнул Березкин, махнув рукой. И Батурин, прихватив автомат, нырнул в секущие смерчи, побежал вслед за Березкиным и десантниками.

Второй вертолет низко прошел над дорогой, скрываясь в шоколадных, взметенных космах. Батурин задыхался, у него хрустел на зубах песок. Вырвался из слепящей пыли и близко увидел автобус. Красный, обшарпанный, с белой полосой, тот стоял посреди дороги с притороченными к крыше тюками. Десантники обегали его с двух сторон, залегали у обочины, выставив стволы автоматов.