Владислав Шурыгин - Русский капитан

— Он говорит, что не предаст своих братьев по вере.

Ничто не изменилось в лице Маринина. Он вел незримый поединок с пленным, ломал его, колол, давил…

— Васильченко! — негромко, одними губами бросил он, не отрывая взгляда от глаз пленного.

Прапорщик, все это время неподвижной глыбой стоявший над афганцем, шевельнулся, и через мгновение его огромный кулак мощным поршнем впечатался в тело «духа». От удара тот буквально сложился пополам, и слетел с табурета. Но прапор не дал «духу» упасть. Он рывком поднял его с пола, потянул на себя и, перехватив, хрипящего в судороге боли «духа», за кисти, зацепил их наручниками за крюк под потолком.

…Удары вонзались в тело афганца как молоты, сминая, разбивая, мозжа внутренности, ломая ребра. Тот не кричал, нет. Для этого ему просто не хватало воздуха, в легких. Он только хрипел, и как-то по бабьи ахал при каждом ударе.

Олег ошарашено смотрел на это.

…Впервые в жизни перед ним так открыто, без смущения и стыда, без пощады и правил, забивали человека… Раскрасневшийся, вспотевший Васильченко работал как хорошо отлаженный механизм. Размах, удар на выдохе! Вдох. Размах, удар на выдохе!..

Хрипы, стоны, мясистые шлепки ударов.

— Сучара! Уебок! Да я тебя порву как манду! — хрипло рычал прапор, заводя сам себя, страшными, грязными ругательствами…

И вид этого избиения, вдруг, взорвался в Кудрявцеве диким необъяснимым стыдом. Он почувствовал, как лицо его заливает багровый жар, словно его поймали на чем-то запретном, унизительном. Словно смотреть на это нельзя, запрещено.

Олег быстро, что бы никто не заметил, скосил глаза на окружающих.

С лица Маринина ушло окаменение и, в глазах его была только какая-то усталость, опустошение…

Комбриг бесстрастно и отстранено наблюдал за происходящим, накручивая на палец ус.

Начальник штаба курил, стряхивая пепел в латунное донце от снаряда.

Солдат за компьютером деревяно пялился глазами в пустой экран монитора…

…Наконец «дух» обмяк и повис на трубе.

— Хорош, Марат! — так же негромко окликнул прапора Маринин. Приведи его в себя!

Прапорщик разжал кулаки. Вытер рукавом пот со лба. Подхватил за кисти, обвисшего, «духа», как тушу снял его с крюка, усадил на табуретку. Потом за подбородок поднял его голову. Зачерпнул кружкой воду из ведра и плеснул ее «духу» в лицо.

— Ну, ты, пидор кандагарский! Глаза отрой! — Васильченко несколько раз хлестко ударил афганца ладонью по щекам.

«Убил!» — обожгла Олега мысль. — «Так просто, взял и убил…»

Но «дух» неожиданно дернулся, отворачиваясь от пощечин запрокинул голову. Открыл глаза.

Васильченко выпрямился.

Афганец обвел всех мутными, полубезумными от пережитой боли глазами. Было слышно, как хрипло и тяжело он дышит. Неожиданно, с угла рта, по подбородку потекла тонкая струйка слюны смешанной с кровью…

— Он будет говорить?

Олег перевел.

Афганец заговорил. Но уже незнакомым севшим, надтреснутым голосом. Было видно, что каждое слово болью отдается в его изуродованном теле.

— …Он говорит, что два его брата погибли в бою с русскими под Кундузом, третьего брата до смерти запытали в «хаде». Отец умер от голода в Пешаваре. И он счастлив, что скоро с ними встретиться в раю. Он жалеет, что мало убил русских за это время. Но он сам свежевал их как баранов. Всех русских надо резать как свиней.

…Он говорит, что русские уже не те. Они стали трусливы и робки как бабы. Боятся воевать. Могут только бомбить и стрелять из пушек. Один чеченец стоит трех русских солдат. И с Чечней теперь весь мусульманский мир. И они поставят Россию на колени…

— Хорош демагогии! Он будет говорить? — нетерпеливо перебил его Маринин.

Олег перевел и неожиданно поймал себя на ощущении, что старается говорить как можно безразличнее, всем своим видом пытаясь показать пленному, что он только переводчик и ничего кроме этого. Этот стыд перед афганцем вдруг разозлил Кудрявцева.

«Он — сука! Наемник! Мразь! Он резал наших, пришел сюда нас убивать! А я разнюнился как тряпка. Это война!»

Афганец ответил, что его могут забить до смерти, но он никого не сдаст.

Маринин разочарованно вздохнул, потом неторопливо поднялся.

— Это мы поглядим. Васильченко, мы в штаб, а вы с Кудрявцевым поработайте с ним. Как будет готов — дашь знать!

— Есть! Усе зробимо, товарищу полковник!

Васильченко отодвинулся, пропуская мимо себя к выходу офицеров. Потом, когда дверь за ним закрылась, прошел в дальний угол «кунга» и, из небольшого настенного ящика, достал замотанный в провода и резиновый медицинский жгут полевой телефон без трубки.