Владислав Шурыгин - Русский капитан

— Вот эта джипиеска меня и интересует…

Второй пленный был чрезвычайно худ и высок. Левый глаз его заплыл черным синяком и превратился в гноящуюся щель. Нос безобразно распух. Он пугливо вжимал голову в плечи и боялся встречаться глазами с, сидящими перед ним офицерами. Маринин мгновенно подобрался.

— Имя! Фамилия! — жестко бросил он. — Отвечать быстро!

— Багаудин Резваев. — испуганно пролепетал чеченец.

— Где живешь? Сколько тебе лет?

— В Шали. Улица Свободы дом пять. Мнэ пятнадцать лет…

Полковник переглянулся с комбригом.

— Пятнадцать? — и Олегу показалось, что в голосе Маринина прозвучала легкая растерянность.

— Да пиздит он. — С пренебрежительной уверенностью ответил комбриг. — Восемнадцать ему! Корчит тут из себя пионера — героя.

А ну, отвечай, сколько тебе лет?

Пленный сжался в комок.

— Отвечай, говорю! Ты тут нас на жалость не дави. Не проймешь! Забыл сучара, как на казни наших пленных ходил. Сам рассказывал. Нравилось смотреть, да? Ну, так я тебе сейчас лично кишки на кулак намотаю, если врать не перестанешь. Сколько тебе лет!? — почти рявкнул комбриг.

Чеченец вздрогнул как от удара.

— Восемнадцать… — прошептал он еле слышно.

— Документы при нем какие-нибудь были? — спросил Маринин.

Паспорт. Но выписан в июле этого года. Мы такие паспорта мешками изымаем. Туфта!

— Я все скажу. — Затравленно, скороговоркой пробормотал чеченец.

— А куда ты, нахрен, денешься? — осклабился комбриг. — Да ты теперь для своих — никто. В Гудермесе по твоей наводке уже целую банду взяли. Ты теперь у половины Чечни в «кровниках» ходишь. Я только слово на рынке шепну — и всей твоей семье к утру головы срежут. Хочешь?

— Нет… — еле слышно прошептал пленный.

— Тогда выкладывай все как на исповеди. Я тут тебе за место Аллаха.

— Я все рассказал… — пленный в отчаянии сжался в комок.

— Чего? Какое «все»? Да ты еще ничего толком не говорил. Нам еще работать и работать!..

— С кем ты должен был встретиться на рынке? — вмешался Маринин.

— Я его нэ знаю. Человэк должен был прыэхат на зеленой шэстеркэ. На лобовом стекле фото имама Шамиля.

— Откуда должна была прийти машина?

— Нэ знаю.

Маринин коротко глянул на комбрига. И тот вдруг взорвался.

— Что!? Не знаешь!? Все! Я устал от твоего вранья. Васильченко, эта сука нас третьи сутки за нос водит. Гони сюда «бээмпешку». Сейчас мы его на стволе повесим. В петле ты обоссышься и обосрешься. А обоссаных в ваш мусульманский рай не берут…

«Это все спектакль!» — поразило Кудрявцева. — «Они играют. Комбриг — «злой следователь». Маринин — «добрый»…

И это открытие вновь обожгло неприязнью.

Несчастный чеченец был на грани истерики, его колотила дрожь, а эти двое словно бы и замечали его состояния. Они играли свои жестокую и страшную игру…

— Я нэ знаю. — по щекам чеченца текли слезы. — Говорылы, что приэдэт человек на «шестерке». Я должен был гулят по рынку у входа. А он приэдэт мед продават.

— О! А про мед ты ничего не говорил. — рявкнул комбриг. — Скрыл, сука! Гони, Марат, сюда «бээмпе»…

— Нэ надо прапорщык! — завыл чеченец. — Нэ надо бээмпэ! Я просто забыл. Я все расскажу…

— Что ты еще забыл сказать? — комбриг откинулся на спинку. — Ну, быстро вспоминай пока бээмпе не подогнали. Васильченко!

— Он мед прыэдет продават. — торопливо тараторил чеченец. — Я должен ему быдон принесты для меда. А в бидоне навигацыя.

— Где бидон должен был взять? — спросил Маринин.

— У Махмуда.

— Он знал для чего бидон?

— Нэт. Знал, что я должен передат кому-то груз. Но о навыгацый нэ знал.

— Кто тебе передал джипиеску?

— Шамиль Автурханов. Спэц по связы.

— Кто при этом присутствовал?

— Ныкого. Мэня амир к нэму отправил получит груз.

— Он сказал что за груз?

— Да. Сказал навыгацый для наших братьев. Мы такой изучалы в школе.

— В какой школе?

— Шейха Хаттаба.

— Как ты оказался в этой школе?

— Нас в сэмье пятеро. Отец погыб. Я — старший. Работы нэбыло. Позвали в боевыкы.

— И ты пошел? — насмешливо бросил комбриг.

— А куда мнэ было идты? — вдруг вскинулся пленный. — Цистерны из под нефты мыт? Так я бы сразу сдох. У мэня легкые слабые. Другой работы нэбыло. А у Хаттаба стэпэндию платыли. Матери муку давалы, дрова, сестрам помогалы…

Олегу, стало пронзительно жаль этого несчастного, измордованного парня. Тощий, высокий, нескладный, он меньше всего был похож на боевика. Этот пацан был настоящей жертвой кавказской мясорубки. Попавший в силу обстоятельств в отряд боевиков, затянутый в водоворот войны, он попал в ловушку, и теперь жизнь его висела на волоске.