Станислав Олейник - Без вести пропавшие

Стояла предательская тишина. Казалось, что весь лагерь дышит этой тишиной. И нет рядом погибших товарищей, и нет моджахедов, которые застыли перед решающей схваткой.

Николай лежал за пулеметом, и с усилием всматривался в сторону плаца, откуда должны идти моджахеды. Фланг со стороны лагеря беженцев прикрывал Михаил, чуть в стороне, с гранатой в руке лежал Виктор. Прошло около десятка минут, как они отбились от прорвавшихся к самым стенам арсенала моджахедам. И теперь была передышка. Было ясно, что моджахеды делают перегруппировку, чтобы, в конце, концов, поставить над восставшими крест. Он невидяще уставился на висевшее над плацем марево. Минутами утомленные чувства отказывались воспринимать действительность. Порой, словно куда-то проваливаясь, он с трудом пытался осознать, почему лежит здесь, за этим пулеметом, почему он должен в кого-то стрелять…. Но это было лишь мгновение. Встряхнул головой, и все сразу стало на место. Видения исчезли, мысли снова стали острыми и четкими. Перед ним снова была война…

Стон, свист, скрежет, хотя и ожидали его в любое мгновение, обрушился на них внезапно. Со стороны плаца появились движущиеся серые пятна. Они расплывались живым, суетливым муравейником. Пятна росли и превращались в обыкновенные человеческие фигуры.

Вот уже донесся и глухой шум, отдельные слова, крики. И словно по команде — треск автоматных очередей. Редкими волнистыми цепочками, моджахеды, то бежали вперед, то падали на землю. Вскакивали, прятались за стенами близлежащих зданий, и снова бежали вперед.

Уже бил короткими очередями Михаил. Моджахеды шли и со стороны лагеря беженцев.

Николай выдерживает еще какую-то минуту, пока моджахеды собьются в одну кучу и устремятся к арсеналу и, наконец, острая пулеметная очередь, словно нож, в упор врезается в толпу наступающих. Горячий пот струится по его лицу. Глаза слезятся от пороховых газов.

Мельком бросив взгляд на крышу продуктового склада, он увидел, как моджахед устанавливает там пулемет. Перенести огонь на крышу, допуская свободный проход моджахедов со стороны плаца, Николай не мог. Теперь они были под кинжальным огнем. Пули уже впивались в глиняное покрытие крыши, где-то тут, совсем близко, перед самым лицом. И невольно у него проскальзывала незваная мысль: куда попадет первая? В висок? В плечо? В лицо?

Бой был настолько тяжелый, что настал момент, когда Николай перестал замечать эти пули, сосредоточив все внимание на наступающих моджахедах. И все же он не выдержал. Резко поднявшись с пулеметом, оскалив худое, заросшее, черное от копоти и пыли лицо, он выпустил по пулеметчику длинную очередь, и не убирал палец со спускового крючка, пока моджахед не сунулся лицом в свой пулемет.

Кончились патроны. Поднести уже не кому. Юрка Фомин с простреленной грудью лежал около люка. Николай схватил лежащий рядом автомат. В стороне, где были, Михаил с Виктором взорвалась граната. Не обратив на это внимания, он выпустил одну очередь, другую, пока не почувствовал, что и пулемет Недавибабы молчит.

— Мишка! Слышишь, Мишка? Ты живой? — бросил он взгляд влево, как только стрельба на мгновение стихла.

Ответа не последовало.

Николай, придерживая автомат, пополз в ту сторону.

— Миша… Миш… ты ранен? — с надеждой, что друг жив, — едва слышно прошептал Николай. Но тот молчал. Николай повел рукой и наткнулся на что-то липкое и теплое. Михаил лежал с размозженной головой. Пулемет, на котором покоилась его голова, был разбит. Чуть в стороне, с зажатой в руке гранатой, с пробитой осколком головой, лежал Виктор.

Николай остался один…. Надежды, что оставшийся на складе тяжелораненый Сашка Трукшин живой, не было. Он, наверное, давно истек кровью.

Снова взрыв гранаты. Контуженный взрывной волной, исколотый мельчайшими осколками, Николай с трудом приходил в себя. Отбросив, теперь уже ненужный автомат, подполз к Виктору. С трудом разжал его закостенелую руку, взял гранату, поднялся на ноги и, раскачиваясь от нечеловеческой усталости, пошагал в сторону люка. Он даже не заметил, что моджахеды прекратили стрельбу. Это его уже не волновало. Все, как и раньше, воспринималось ясно и отчетливо. Теперь его занимала только одна мысль — отомстить за себя и товарищей.

Николай медленно приближался к люку. Страха никакого не было, и не могло быть. И не потому, что он приготовился умереть и о спасении не думал. Мысль о смерти была четкой и глубоко осознанной, и рождала она такое же глубокое и полное успокоение. Он шел с уверенностью, что жизнь его и товарищей будет продана очень и очень дорого. Он шел с большой надеждой, что родина все же узнает о них…