Владимир Масян - Замкнутый круг

— Слава Иисусу! — отозвался Соловьев.

— Подойди один, — спокойно, но твердо приказали с берега.

— Со мной женщина. Она подойдет первой.

— Добрэ!

Лейтенант пропустил мимо себя Степаниду, и женщина растаяла в тумане. Слышно было, как ее спросили пароль. Только потом кликнули Соловьева.

Теплая хата показалась им милее небесного рая. Хозяин, высокий, интеллигентного вида крепкий еще старик с аккуратно постриженным седым бобриком волос на голове, чисто выбритый и полный достоинства, распорядился немедленно отправить Степаниду в баню. Две молодые, похожие друг на друга женщины без лишних с лов принесли сухое белье, как бы мимоходом, привычно выставили на стол бутыль самогона и горячий русский самовар.

Убранство горницы тоже было не совсем обычным. Переодеваясь, Соловьев с удивлением разглядывал персидские ковры по стенам, резную горку с посудой, старинные с высокими спинками дорогие стулья, белую вышитую по углам скатерть на столе, и уж совсем немыслимый в этой глуши роскошный, лоснящийся мягкой кожей диван.

— Прошу, друже, к столу, — старик говорил по-русски, лишь изредка вставляя в речь полюбившиеся украинские слова. — Стакан первача, а потом горячего чая с малиной — первейшее дело от простуды.

— Богато живете, — не удержался Соловьев.

— Зовут меня Андреем Степановичем, — как бы не слыша гостя, продолжал хозяин. — Кому не нравится, называют паном Мачульским. Ну, а иные и вовсе кличут Водяным.

Лейтенант вспомнил, что встречал эту кличку в показаниях Сокольчук, которые давал ему читать подполковник Ченцов. Предположительно Водяной был белогвардейским офицером, имевшим родовое поместье где-нибудь на берегах Западного Буга. Видимо, после проигранной польской кампании он по каким-то обстоятельствам не смог выехать за границу. Укрылся на болотах. Обиженный судьбой, он так и не нашел общего языка ни с поляками, ни с немцами, ни с украинскими самостийниками, ни с новой властью. Хотя его услугами пользовались все.

— Не чаяли, как и выбраться из вашего водяного царства, — начал было говорить Соловьев и осекся. Вряд ли так бы выражался Семен Пичура.

Мачульский метнул на гостя быстрый взгляд, но ничем не выказал своего удивления.

— Не вы, друже, первый не смогли отыскать переправу сразу. Да и какая бы это была тайная тропа, если ее мог увидеть всяк идущий?

— Да, — согласился лейтенант, — место глухое.

— Признаться, я уж и не ожидал больше гостей, — с явной издевкой проговорил Мачульский. — Прошли блаженные времена шатания народов.

— От своей борьбы мы никогда не откажемся.

— От борьбы? — Вскинул брови Андрей Степанович. — Да помилуйте, друже! Седьмой десяток живу на свете, но никогда никакой борьбы не видел.

— Как же так? Разве наше дело…

— Бросьте, — бесцеремонно перебил старик Соловьева. — Изначально в языке русском, да и у других народов, слово «борьба» означало состязание двух сил. Заметьте, друже, не резня, не побоище, не взаимное истребление, а состязание!

— Вот как!? — искренне удивился Соловьев. О классовой борьбе у него были четкие представления.

— Не потому ли в народе траву «борец» зовут «царь-зельем», «волкобоем». Удивительно ядовитое растение! — и, довольный собой, старик расхохотался.

— По-вашему, — схитрил лейтенант, — Великий Степан не борец за вольную Украину, а волкобой?

— Вы не по возрасту догадливы, друже! — Мачульский небрежно похлопал сухими ладошками. — И Гитлер, и Бандера, и Сталин, и Черчилль, и кто там еще, черт бы их всех побрал — первейшие волкобой. Сами волки и себе подобных истребляют. Народопобедители!

— И вы не боитесь таких речей?

— Помилуйте, друже! Кого же мне бояться? Гитлера с его абвером больше не существует, Черчилль про меня не знает. Эсбэшники Бандеры уверены, что еще пригожусь им. Чекисты тоже решили, что я могу помочь, — и он наклонился через стол к Соловьеву: — Ваша барышня сказала не тот пароль, старый. Так сказать, еще военного образца. Молите бога, что у старика хорошая память. Я узнал ее.

Соловьева словно кипятком ошпарили. Он поперхнулся чаем и закашлялся.

— Горячий? — участливо спросил Мачульский. — Зато гарантирую, что не захвораете. Поутру пойдете себе с богом дальше.

На следующий день выспавшихся путников накормили сытным завтраком, и пан Мачульский самолично проводил их заболоченным лугом до леса. Солнце уже встало, но в ямах и камышах еще таился белесый туман, напоминавший о вчерашней переправе сюда. Высокий старик шагал бодро. Рядом с ним семенили две здоровенные черные овчарки с высунутыми красными языками. Время от времени они останавливались и настороженно поводили ушами. И всякий раз у Соловьева возникало желание пальнуть в них из пистолета.