Александр Сердюк - Визит в абвер

— А разведка тоже тут?

— Здесь, папаша… Вас, понятное дело, без пропуска туда не пустят, так я сейчас сбегаю, доложу.

Сержант спрыгнул с подножки и в то же мгновенье, неуловимо для Трыньки, выпрыгнул из кузова солдат.

— Товарищ командир, я с вами, — крикнул он, бросившись к подъезду. — Я только попить. Во рту пересохло!

Сержант предъявил что-то часовому, и тот, козырнув, пропустил в здание штаба и его самого, и подбежавшего к нему солдата. Все произошло так неожиданно и быстро, что Трынька с непростительным для себя опозданием осознал нависшую над ними опасность. По-хорошему в штаб уже не проникнуть. О своих подозрениях солдат доложит сержанту, тот — дежурному. Мгновенный звонок в караулку — и к подъезду примчат автоматчики. Ну а остальное не так уж трудно домыслить. Короче говоря, операция провалилась, едва начавшись. Надо смываться…

Трынька бесшумно, на цыпочках, пробрался к Уханову, мостившемуся у заднего борта, шепнул на ухо:

— Действуй, сынок… Условие помнишь? По запасному варианту. Правая дверца открыта. За баранку — и жми!

Но избавиться от водителя и завладеть рулем оказалось не просто. Возня в кабине затянулась. Тем временем за воротами, в глубине двора посыпался частый топот ног. Часовой, сообразив, что караульные подняты по тревоге, не раздумывая, пустил в воздух длинную очередь. Если бы он знал, что именно назревает, он применил бы оружие с гораздо большей пользой.

Трынька выхватил пистолет, почти не целясь, выстрелил в часового и, увидев, как тот шмякнулся на каменные ступеньки, спрыгнул на землю. В следующую секунду он был уже в кабине. Шофер, прерывисто всхрапывая, валился с сиденья на рычаг скоростей. Трынька обеими руками обхватил его туловище и рванул на себя. Затем еще раз, и еще… В конце концов ему удалось высвободить место для Уханова. Мотор взревел, и полуторка, резко дернувшись, сорвалась с места. От ворот загремели выстрелы, и по кабине защелкали пули.

— Огонь! — подал команду Трынька, не видя ни своих полицаев, ни действовавших заодно с ними немцев.

В кузове кто-то пронзительно вскрикнул, затем послышался тяжелый, с коротким замиранием стон. Пули, летевшие вдогонку, расщепляли бортовые доски, дырявили тонкие листы жести, дробили стекло. Боясь, как бы не досталось свинца и на его долю, Трынька вжался в сиденье, вобрал голову в плечи. Он уже не рассчитывал выиграть эту схватку, завязавшуюся в невыгодных для него условиях, и потому больше не подавал никаких команд. Оставалось лишь одно: суметь оторваться от преследователей и выбраться из города.

Стрельба по машине постепенно затихала. Но за последним поворотом, перед выездом на шоссе, дорогу преградил патруль. Уханов, помня о своей задаче, гнал, наращивая скорость. Трынька поймал на мушку регулировщика, размахивавшего жезлом, и выстрелил прямо сквозь ветровое стекло. Горячие газы и едкий запах пороха рикошетом ударили в лицо. Глаза застлало, однако Трынька все же успел разглядеть, что солдат упал. Но второй патрульный с близкой дистанции полоснул автоматной очередью по радиатору, затем по кабине. Уханов встряхнул головой, отпустил одной рукой руль, ухватился за живот.

— Жми, сынок, жми! — ничего не видя, кричал Трынька. — Не уйдем — пропадем. Все пропадем…

Примерно через полчаса после ранения, уже далеко за городом, Уханов стал резко сдавать. Он все громче постанывал от острой, почти невыносимой боли, и движения его теряли прежнюю точность и уверенность. Машина завихляла, то и дело прихватывая полосу встречного движения. Так долго ехать по шоссе было очень опасно, однако Трынька позволял водителю все. Лишь когда Уханов на миг потерял сознание и грузовик едва не слетел в кювет, полицай потребовал съехать с шоссе. Высмотрев заросший разнотравьем проселок, Уханов свернул на него и повел грузовик к опушке леса.

— Тормози, сынок, трошки опомниться треба… Та и заодно медосмотр устроим… Досталось нашим хлопцам… Тебя самого куда, а?

— В живот.

— Дуже больно?

— Сначала жгло… Как огнем жгло… А теперь еще и тошнит. В стороны кидае…

— Перевяжу, полегчае. Порули ще трошки и перевяжу. Подальше скрыться надо…

В лес углубились километра на полтора. Грузовик уткнулся в темно-зеленую стену густого ельника. Трынька поспешно выбрался наружу, заглянул в кузов. Немцы, перепуганные происшедшим, лежали на сене плашмя, лицом книзу. Весь удар караульного отделения приняли на себя полицаи — они ожесточенно отстреливались, хотя и недолго. Первым выбыл из строя Иван Рябцов. Упершись спиной в кабину и свесив на грудь голову, он не подавал никаких признаков жизни. Другой полицай, Сергей Малахов, еще стонал, но стон его был еле слышен. Трынька залез в кузов, перевернул его на спину, разорвал липкую, пропитавшуюся кровью гимнастерку. Увидев над соском округлую, с багровыми краями ранку, понял, что парня уже не спасти. Вспомнил, что у Малахова был бинт, пошарил по карманам. Бинт действительно нашелся, и Трынька тут же полез обратно. Уханов стоял возле кабины, судорожно вцепившись руками в распахнутую дверцу. Лицо его, искаженное болью, побледневшее, было неузнаваемо.