Ютака Ёкота - Субмарины-самоубийцы

С возвращением субмарины И-159 закончилась и вся программа «кайтэнов». В ходе ее осуществления 80 водителей торпед погибли в боях и еще 8 погибли при транспортировке на базы на побережье Окинавы. В результате несчастных случаев в ходе подготовки погибли 15 человек. Восемь субмарин-носителей «кайтэнов» — И-37, И-44, И-48, И-56, И-165, И-361, И-368 и И-370 — с экипажами общей численностью более 600 человек были потоплены неприятелем, когда они отыскивали цели для «кайтэнов». Но против всех этих потерь 6-й флот числил на своем боевом счету от 40 до 50 потопленных вражеских кораблей, в том числе британский крейсер класса «Леандер»).

Многие мои товарищи покинули Оцудзиму. Я же остался, пребывая где-то между жизнью и смертью. Я настолько проникся мыслью, что мне предстоит пожертвовать жизнью, что теперь просто не представлял, как мне жить дальше. Многие из моих друзей достигли своей цели — пали смертью героев, но меня эта участь миновала. Теперь они пребывали в преддверии храма Ясукуни, ожидая меня, чтобы вместе войти во врата славы. Но война закончилась, и у меня не было права войти в эту священную обитель. Не мог я и снова обратить свое лицо к тому миру, от которого столь полно отошел. Я был несчастен и подумывал о самоубийстве, но из гордости не мог совершить его. Моя жизнь стоила не меньше одного крупного американского авианосца, напоминал я себе. Как же я мог прервать ее одной маленькой пистолетной пулей?

Не было у меня и намерения возвратиться в Токио. Насколько я слышал, весь город представлял собой одно сплошное пепелище. Я довольно настрадался и сам, мне не хотелось обременять свой взор зрелищем страданий других людей. Душа моя терзалась, и я не покидал Оцудзимы, бесцельно маясь в течение двух недель в ставших родными стенах. Я размышлял над особым рескриптом императора, с которым он обратился ко всем военным, где призывал нас «преодолеть тысячи трудностей и перенести непереносимое». Сделать это я не мог. И хотя я решил не умирать, не мог я и снова бесстрашно ринуться в жизнь. Из меня словно удалили жизненные соки, и я мог только ждать, наблюдая, что может принести будущее. Или, вернее, я стал похож на одно из наших бонсай — миниатюрных деревьев, которые не растут, но только стареют.

Однако этот период бездействия довольно быстро закончился. 2 сентября на борту американского линкора «Миссури», стоявшего на якоре в Токийском заливе, в 9.04 утра был подписан акт о капитуляции Японии. Вскоре американские войска должны были занять все военно-морские и сухопутные базы. Нам, тем, кто еще оставался в казармах, просто ночуя здесь, было предложено уехать.

Продолжая думать о том, что мне следует теперь делать, я решил в конце концов посоветоваться с моими хорошими друзьями — семейством Харада. Я направился в Хикари и предстал перед дверью их дома с чемоданчиком в руке.

— Добро пожаловать, Ёкота-сан! — приветствовала меня хозяйка дома.

Она взяла чемоданчик у меня из рук, и приветливая улыбка на ее лице доставила мне истинную радость, какой я не знавал уже много времени. Эта чудесная женщина по-настоящему обрадовалась, увидев меня, и была искренне рада тому, что я остался в живых.

Я объяснил ей, как мог, ту ситуацию, в которой я оказался, хотя порой мне и пришлось с трудом подбирать слова. Я рассказал ей, что мне некуда податься, что я не хочу возвращаться в Токио и не знаю, есть ли мне смысл снова возвращаться в жизнь, когда мои друзья ее уже покинули.

— Так поживи у нас! — сказала она, все прекрасно поняв, как, я надеюсь, поняла бы меня моя собственная мать, останься она в живых. — Поживи у нас столько, сколько тебе захочется. Поживи здесь, пока ты не поймешь, что ты хочешь делать.

Так я остался в доме семьи Харада. Я провел в нем весь сентябрь, когда мятежники были осуждены и отправлены в заключение японскими властями за то, что они отказались повиноваться приказу императора. Оставался я в нем и тогда, когда наступили холода. В октябре и ноябре я написал и отправил много писем моим родным, но не получил ни на одно из них ответа. Я совершенно не предсталял себе, где они могут быть и живы ли вообще. Уныние все больше и больше овладевало мной. Я даже не пытался найти себе какую-нибудь работу, чтобы иметь возможность хоть как-то компенсировать семейство Харада за то, что они кормили меня. Мне не хотелось покидать их дом из страха встретиться с врагами. Не то чтобы я ненавидел оккупантов, но я не хотел видеть людей, которые нанесли поражение моей стране.