Владимир Корнилов - Искра

И первым узнал об этом Серега, подслушав разговор своей бабки Таисии со стариком. И когда немцы, строжа деревню, с поспешностью ставили старосту и старостой назвали старика Гущина, Искра собрала нас и так сказала:

— Как же я теперь могу с вами, мальчики?! Ведь не разглядела, доверилась!

Мы слушали Искру, терзались ее терзанием, и когда она сказала, что теперь не может с нами, мы, чувствуя, что потерять Искру — это потерять нашу любовь и надежду, сурово, но дружно сказали:

— Раз поняла, значит, можешь!..

Так было с ней, почему так не получилось с Серегой? Беспокойство мое росло, все думалось: нет, не струсил Серега, не такой он, чтобы струсить, да еще в таком деле, к которому он упрямее, чем мы, готовил себя. Все больше я утверждался в мысли, что Серегу оторвала от нас чужая тайна, открыть которую он не смел никому. Я пробовал заговорить с Искрой о Сереге, намекнуть ей о своей догадке, но она так посмотрела, что у меня отпала охота говорить. Порой я набирался решительности, осуждающе смотрел на Искру. Она понимала мой взгляд, губы ее насмешливо, непрощающе кривились.

Я думал, неужели Искра, всегда верно оценивающая нас, мальчишек, забыла, как поступал Серега в давние, теперь уже казалось, очень давние времена, в те, еще первые удивительные дни, когда Искра вошла в наше мальчишеское братство. У Искры бывали мгновения каких-то странных желаний, когда все чем жила она, как будто переставало для нее быть.

От какой-то непонятной причины она вдруг вскакивала, взглядом, руками, всем своим гибким телом устремлялась ввысь, как будто старалась оторваться от земли, и вся трепетала в эти мгновения, как на ветру огонь. Так же вдруг она могла превратиться в дикого мустанга с раздутыми ноздрями и вздыбленной гривой, готового ринуться со скал в пропасть. И когда мы видели ее такой, мы замирали от восторга и влюбленности и готовы были ринуться за Искрой хоть волку в пасть.

Помню, играли мы однажды в песчаном карьере. Искру как будто возбудил знойный, рвущийся поверх лесов ветер.

Она сузила глаза, слегка раздула ноздри, как всегда делала, готовясь к чему-то необычайному, и вдруг повелела Леньке-Леничке:

— Если я дорога тебе, прыгни с этой кручи. В самый-самый низ!..

Ленька-Леничка, отроду неторопливый, удивленно посмотрел на Искру, пожал плечом, пошел на край обрыва прикинуть саму возможность прыжка.

Серега, бывший тут же, молча поднялся, разбежался, взлетел над откосом. Мы вскочили, смотрели, как, ударившись ногами в крутой склон, он опрокинулся, долго катился в облаке пыли, мелькая рубахой, штанами, босыми ногам, и только в самом низу, влетев в головокружительном падении в образовавшееся на дне заросшее камышом озерцо, скрылся от наших взглядов.

Мы ринулись на спинах по откосу вниз, не чая увидеть Серегу живым. Он поднялся нам навстречу, мокрый, измазанный, в разорванной рубахе, с разбитым лбом. Морщась от боли, улыбаясь в неловкости, он как будто не видел нас, он смотрел на Искру.

Искра подошла к нему близко, так близко, как никогда ни к кому не подходила, я думал, сейчас, на наших глазах, она его поцелует. Но Искра только пригладила ладошкой его волосы, приклонила Серегу к воде, заботливо смыла грязь и кровь с его лица, обмыла его руки, ноги, и Серега покорно, будто малый ее братик, принял взрослую, завидную нам, ее заботу. И странно, мы были при том, мы всё видели, и никто из нас даже не хмыкнул в извечном нашем пренебрежение ко всякого рода телячьим нежностям.

Таков был Серега, для Искры он готов был на все. Так почему, почему забыла о том Искра?..

Как-то, в темках уже, кто-то стукнул в окно нашей избы условным стуком. Я выскочил. У крыльца стоял Серега.

— Беда, Санька, — сказал он, голос его пресекся, я слышал, как сглотнул он слюну. — Скажи Искре, чтоб уходила. Совсем из деревни чтоб уходила. Пусть похужее оденется, под Рудню к бабке идет…

Серега был угрюм, все поглядывал то в один конец улицы, то в другой, как будто за ним следили. Мне сделалось не по себе.

— Что случилось-то? — потребовал я разъяснений, стараясь быть с ним суровым, как с отступником.

Серега как-то весь сжался, опустил голову.

— Дряно дело, — сказал он всегда тревожное свое словечко. Совсем дряно… Следил я за Тимкой-Кривым. Подслушал, как говорил с ним носатый полицай из Сходни. Тот, носатый, спрашивает, остались ли в деревне красивые девки. Чтоб, это… самое… Ну, чтоб летчиков с аэродрома веселить… Дряно они сказали. Я не могу так. Страшно это, Санька! А сволота эта, Кривой Тимофей, зарадовался услужить. Есть, говорит, три. Верку Сонину назвал, Зинку Горячеву. И вот, Искру…