Владимир Корнилов: Маленький рассказ о любви

Из дневника [1] Этот рассказ был впервые опубликован в специальном выпуске приложения Костромской областной газеты «Северная Правда» — «СП — КУЛЬТУРА», 23.08.2002 г. (№ 158), полностью посвящённом В. Г. Корнилову. В дальнейшем, редактор первого издания сборника «Мои невесты» почему-то не включила в него этот рассказ. Не смотря на то, что он являлся, в первую очередь, наброском для главы в незавершённом автором романе «Жизнь», мы посчитали уместным и необходимым опубликовать его здесь, именно в этом сборнике… — Примечание редактора. : «… я хочу, чтобы ты знала: не только я сам, но и мысли мои постоянно с тобой… Может быть, и запись прежних размышлений скажет тебе о постоянных моих думах, о несовершенствах наших будней, которые — увы! — не всегда мы способны изменить.

Занимаюсь разными домашними делами — то холодильник сломался, то терраску, то лодку надо красить, то траву в огороде выбивать… Ты недовольна, всякая моя работа тебе поперёк горла: „На что время тратишь?!“.

И всё-таки копошишься с делами, и каждое из дел кажется важным. Думаешь: не всё же тебе всем этим заниматься? Обеды, кормёжка, посуда, огород и так отнимают всё твоё время, все твои силы…

… Я продолжаю восстанавливать и совершенствовать то, что нарушается в процессе будничной нашей жизни. И всё время живёт во мне сознание необходимости, важности тех дел, которые я делаю.

И вот в какой-то момент силы твои вдруг надламываются, ты валишься на кровать с давлением, со сверканием в глазах…

И сразу мои отношения с моими делами меняются. Сразу сознаёшь всю необязательность тех хозяйственных дел, которыми только что был озабочен. Всё становится ненужным. Охватывает вдруг возникшая в доме пустота. И понимаешь, что значит моё земное бытиё, без твоей улыбки, вопрошающего взгляда, без твоего постоянного теплого присутствия в моей жизни!..

Всё материальное — ничтожно, преходяще, временно, не определяет, не может определять человеческую жизнь! Главное — это наше человеческое, духовное родство с тобой, в нём и в ней опора, удерживающая меня на этом свете, опора всех моих творческих стараний. Сознаёшь это только в такие вот драматические моменты. Сознаёшь, переживаешь… Возможно ли всё это изменить? Может быть так и устроена жизнь?».

…Они прожили длинную жизнь, и он всё время боялся потерять её… Потеря явилась нежданно и ополовинила жизнь его. Искал всё время уединения, жил уже безвыездно на хуторе, у леса и озера, созданного его усилиями и вписавшегося в окрестную жизнь, как будто с её изначальности. Вечерами, как прежде, при ней, он скидывал, с каждым днём казавшиеся всё более неподъёмными протезы, освобождено садился в верную свою лодочку, плыл среди кустов и стволов отмерших уже ольховин и берёз, выплывал на чистый плёс. Приткнувшись к камышу, неотрывно смотрел на закат, куда уходил, медленно меркнул ещё один день его жизни…

В сумерках садился он на терраске, тоже сделанной и верно служившей ещё при ней, запрокинув голову, смотрел с неподвижной качалки в звёздное небо. Тишина на лугу, в лесу, на озере казалась ему скорбным даром природы последним его дням. От той, второй, суетной людской жизни, он ушёл. У него уже не было сил быть в ней: тот опыт, который зовётся мудростью, и который он познал, в уединении отдавал листкам бумаги, даже без надежды на то, что когда-то кому-то поможет он проникнуться познанными им законами жизни, которые люди почему-то величают тайнами. Он ушёл из мира людей, где вновь и вновь закипали страсти, где боролись зло и добро, корысть и бескорыстие, где одна страсть на какое-то время одолевала другую, и эту одолевала новая страсть, и над всем поднимался в мучительном борении со страстями разум, побуждая человека двигаться к Человеку и к Человечному Бытию.

Что мог ещё он сделать для возвышения силы человеческого духа, человеческого разума: жизненную энергию, которая была заложена в него, он же отдал всё-таки разуму — не страстям. И сожаления о том, что не так он прожил свою жизнь, что мог прожить её как-то по-другому, у него не было.

Он смотрел в бесконечность звёздного неба, внимая скорбности тишины уходящей в ночь земли, медленно остывающей от напряжённости дневного движения жизни, и мысль о возвращении его из вторичного людского мира в изначальное для всего сущего и каждого человека — в мир природы, в мир неотвратимо движущейся материи, от вечера к вечеру всё более овладевала им, становилась всё более определённее и ближе, а в конце-концов стала как бы сутью его души и тела.