Бруно Апиц - В волчьей пасти

Боли у Пиппига стали нестерпимы. Он кряхтел и беспокойно мотал головой. Как бесконечно одинок был он в своих страданиях!

— Послушай, дай мне еще попить, — простонал он, приподнимаясь на локтях. Розе дрожащими руками поднес ему кружку ко рту. Жадно выпив всю воду, Пиппиг без сил опустился обратно.

Розе по лицу Пиппига видел, каким усилием воли тот преодолевает боль. Вдруг его одолел стыд. Розе заговорил тихо, обращаясь скорее к себе самому:

— Ну хорошо, Руди, хорошо, я ничего не знаю…

Пиппиг ожил.

— Вот видишь, вот видишь! — ликовал он. — На этом ты должен стоять. Не проболтайся, Август, слышишь? Если душегуб заметит, что ты знаешь хоть малость, он из тебя котлету сделает, понятно? Если же ты останешься стойким… понятно?.. Я, видишь ли, уже втолковал ему, что ты ровно ничего не знаешь.

— Что же, ты все взял на себя?

— У тебя, верно, не все дома! — воскликнул Пиппиг таким голосом, словно был совсем здоров. — Я ему сказал, что если все мы ничего не знаем, то ты-то уж наверняка ничего не знаешь, потому что ты… балда…

Силы Пиппига иссякли. Он вытянулся, и тело его словно размякло от боли. Розе смущенно смотрел перед собой. «Вот, значит, какое о тебе мнение! Пиппиг не заклинает тебя, не просит быть храбрым и мужественным… потому что ты балда…»

Розе повесил голову, он готов был спрятаться от самого себя, так ему было стыдно…

После Пиппига Гай вызвал к себе еще несколько бухенвальдцев. Он не был намерен учинять им допрос. Он хотел лишь прощупать их. В беседах с ними он судил о каждом по впечатлению, которое тот производил, и вскоре убедился, что все они стреляные птицы. Никто из них, мол, ничего не знает.

«Ну ладно, — думал Гай. — Пусть пока будет все так, вы еще запоете у меня соловьями!»

Теперь оставался еще Розе, ради которого он так обработал Пиппига. День уже клонился к вечеру, когда он велел вызвать Розе.

— Ну, любезный, садитесь. Кажется, вас зовут Розе, не так ли?

— Так точно.

Гай зажег сигару и аккуратно положил спичку в пепельницу.

— В глупую историю вы влипли, — сказал он, озабоченно вздохнув. — Давно в лагере?

— Восемь лет, — ответил Розе, пораженный тем, что допрос начался именно так, как он себе представлял.

Гай огорченно покачал головой.

— Восемь лет! Да-да… восемь лет! Я бы так долго не выдержал…

Да, выдержать восемь лет было не легко! Розе ничего не ответил и только старался не рассердить душегуба, боясь, как бы тот его не ударил.

Но у Гая, казалось, ничего подобного и в мыслях не было. Он посасывал сигару, и Розе смотрел на ее светящийся кончик. Вот такой сигарой душегуб выжигал дыры на теле… Гай откинулся на стуле, благодушно скрестил на груди руки и приветливо посмотрел на Роке.

— Вы, бухенвальдцы, смешной народ! Ради какого-то маленького ребенка вы идете на то, что вас избивают до бесчувствия. Если вы хотите держать язык за зубами, так и стойте на этом. Но если вы сперва даете исколотить себя, а потом все выбалтываете, вы не должны удивляться, если с вами перестают обращаться, как с разумными людьми.

Гай наклонился к Розе и доверительно произнес:

— Ваш Пиппиг молодчина, право! Он внушает уважение! Но разве не мог он мне сразу сказать: «Да, господин комиссар, мы нашли этакую маленькую козявку!» Тогда все было бы в порядке. Нет, сначала приходится сделать из него лепешку, и только после этого он все выкладывает. Разве так поступает разумный человек?

Гай снова откинулся на стуле и как бы вскользь заметил:

— Слава богу, другие ваши товарищи были умнее и сразу во всем признались. Что же выгадал Пиппиг?

Розе, скрючившись, сидел на стуле, и Гай уже предвкушал успех своей тактики. Он встал и начал прохаживаться по комнате. Казалось, он разговаривает сам с собой.

— Что делается в вашем лагере, меня не интересует, у меня свои заботы. Ваш Клуттиг настоящий бюрократ. Является ко мне и начинает заламывать руки: «Помоги! В лагере появился ребенок, он не зарегистрирован, и от этого не сходится список состава заключенных!» Гай рассмеялся, словно козел заблеял. — Разве это имеет какое-нибудь значение? Дня через дна сюда нагрянут американцы, и нам придется сматывать удочки. Нам, а не вам! Теперь представьте себе дурачка Пиппига. За пять минут до звонка этот идиот рискует жизнью из-за такого пустяка! Ведь я мог и убить его. На что вы, собственно говоря, рассчитывали?

С Розе творилось нечто ужасное. То, о чем толковал душегуб, далеко выходило за рамки «сладких речей». Он, по-видимому, многое знал. Неужели Пиппиг в самом деле во всем признался, а от него, Розе, этот факт утаил? Может быть, и другие?