Бруно Апиц - В волчьей пасти

— Пока эта моль здесь наверху, она в безопасности…

Теперь он высказался уже совсем недвусмысленно. В Гефеле боролись противоречивые чувства. Все, что до сих пор угнетало его, было отброшено одним махом, и он наконец видел возможность надежно спрятать ребенка. Он решительно подошел к Цвейлингу. Тому вдруг стало страшно. Он затряс указательным пальцем перед лицом Гефеля и прокаркал:

— Если вас накроют, виноваты будете вы, а не я! Вы меня поняли?

Отбросив всякую осторожность, Гефель ответил:

— Я вас очень хорошо понял.

Цвейлинг испугался, что зашел слишком далеко, и, сделав над собой усилие, принял обычный повелительный тон, он сердито кивнул в сторону ребенка:

— Убрать!

Гефель взял мальчика на руки и хотел выйти. Когда он был уже у двери, Цвейлинг еще раз позвал его:

— Гефель! — Они молча оценивали друг друга взглядами. Цвейлинг прищурил глаза: — Вы хотите выйти отсюда живым?

Краткое молчание. Они, казалось, подстерегали друг друга.

— Так же, как и вы, гауптшарфюрер! — ответил Гефель и поспешно вышел из кабинета.

Гефель подошел к столу, все еще сильно возбужденный. Пиппиг заметил это и благоразумно удержался от вопросов. Гефель заставил себя успокоиться.

— Отнеси его обратно в дальний угол, — сказал он, передавая Кропинскому ребенка.

Кропинский хотел что-то спросить, но Пиппиг цыкнул на него:

— Унеси, живо!

Кропинский, прижимая к груди ребенка, поспешно ушел в глубь склада.

Ожидаемая катастрофа не разразилась, но вместо нее создалась совершенно новая и пока еще не поддававшаяся оценке ситуация. Гефель был не в состоянии что-либо объяснить, но Пиппиг этого и не требовал. По тому, как он взглянул на Гефеля, видно было, что он догадывается о содержании разговора в кабинете Цвейлинга. Он и Гефель не обменялись ни словом. Гефель устало повернулся и тяжелой походкой ушел в канцелярию. Пиппиг за ним не последовал.

Злобными, ненавидящими глазами следил Цвейлинг из окна своего кабинета за тем, что происходило вокруг. Те, что за стеклянной перегородкой, стали теперь его сообщниками. Его так и подмывало наброситься на них, заорать и в привычном опьянении властью утопить свою собственную неуверенность. Но вдруг он испуганно обернулся, совершенно отчетливо услыхав далекое буханье и громыханье — где-то одна за другой рвались бомбы. Разинув в ужасе рот, он смотрел в пустоту и прислушивался. Потом нервно потер щеку, словно проверяя, выбрита ли она.

Воздушная тревога застигла шестнадцать санитаров в тот момент, когда они в своем необычном обмундировании выстроились перед служебным помещением начальника лагеря.

Заключенные разбегались по баракам. На дороге перед лагерем было оживленно. Рабочие команды беглым шагом устремлялись в лагерь. Эсэсовцы спешили в свои убежища.

В связи с тревогой в кабинете Швааля собралось высшее начальство, и когда Рейнебот вошел доложить о прибытии санитарной команды, начальник лагеря нервно повернулся к коменданту.

— Что такое? Ах, так!

Он небрежно махнул рукой: теперь не время произносить речи. Пусть команда немедленно приступит к своим обязанностям.

Гул самолетов наполнял воздух. Где-то неподалеку слышны были разрывы.

Рейнебот вышел из административного здания и с обычным нахальным видом передал санитарной команде приказание начальника лагеря:

— Эй, орлы, убирайтесь-ка прочь!

Кён крикнул:

— Санитарная команда, смирно! — Шеренга застыла. — Налево кругом! Бегом… марш!

Рейнебот насмешливо глянул им вслед, вздохнул и поспешно удалился в бомбоубежище.

Нигде не было видно ни души, только шестнадцать санитаров в необычных головных уборах рысью бежали по наружной территории лагеря. Усмехаясь, они понимающе подмигивали друг другу.

Над ними с ревом проносились бомбардировщики. Разрывы рявкали и грохотали.

Где это — в Готе или в Эрфурте?

Достигнув наружной цепи постов, Кён доложил начальнику стражи о прибытии команды и с особым удовольствием молодцевато гаркнул:

— Четыре человека — к казармам СС! Четыре — к интендантскому складу! Четыре — к войсковым гаражам! Остальные вместе со мной пойдут к домам начальства. Через десять минут после отбоя команде быть здесь в полном составе. Понятно?

— Так точно! — ответили санитары хором.

— Разойдись!

Санитары разбежались в указанных направлениях, а начальник стражи молча стоял и смотрел. На этот раз не ему пришлось командовать.

Гефель сел за стол и уставился на лежавший перед ним список эшелона. К счастью, заключенные, работавшие в канцелярии, не заметили того, что произошло в вещевой камере, и это спасло Гефеля от любопытных расспросов. Гефель все еще был очень возбужден. Но его взволновало вовсе не коварное предложение Цвейлинга, его взволновала неожиданная возможность спасти ребенка. Все казалось таким заманчивым, легким и простым, а между тем что-то сжимало и теснило ему грудь. Ведь он только что обещал Кремеру убрать ребенка из лагеря. А Кремер верил его слову. Что, если он нарушит обещание? Если он сам спрячет малыша? Цвейлинга ему теперь нечего бояться. Гефель неподвижно смотрел на столбцы цифр. За каждым номером стоит человек, но один номер пропущен — ребенок. У него нет номера. Он не существует. Достаточно ткнуть его в чемодан и… Один из тысяч, выходя после обеда из ворот, потащит что-то с собой… Гефель закрыл глаза. Разве строгое выполнение долга не есть самое лучшее алиби перед собственной совестью?