Бруно Апиц - В волчьей пасти

— Так точно, гауптшарфюрер, — чтобы не завелась моль.

Кропинский, хорошо владея собой, загородил проход еще одним штабелем.

Цвейлинг быстро подошел к Кропинскому, пнул его коленом пониже спины и отодвинул мешки в сторону.

В передней части вещевой камеры стоял Пиппиг и, дрожа от страха, следил за Цвейлингом, который исчез в глубине склада. Понимая всю опасность положения, Гефель и Кропинский обменивались взглядами.

Когда Цвейлинг вдруг вырос из-за мешков, малыш, спасаясь от эсэсовца, забился в угол и сжался в комок. Тут подошел Гефель. Цвейлинг растянул рот в глупой ухмылке, отчего кожа складками легка вокруг подбородка, образовав что-то вроде венца.

— Так! Ясно! Здесь завелась моль, — хитро сказал он.

Коварное дружелюбие его тона насторожило Гефеля, и он решил пойти прямо навстречу опасности. Только мужество и полнейшая откровенность могли как-то спасти положение.

— Гауптшарфюрер… — начал Гефель.

— Ну что?

— Мне хотелось бы вам объяснить…

— Ну, понятно. Как же иначе? — Цвейлинг носком сапога указал на ребенка. — Захватите-ка эту моль с собой.

Кропинский побрел за Гефелем и Цвейлингом и тоже вошел в кабинет начальника. Гефель опустил ребенка на пол, и малыш робко заполз в угол. Цвейлинг пренебрежительно махнул рукой в сторону Кропинского, и тому пришлось удалиться.

Не успел Цвейлинг сесть за письменный стол, как у ворот завыла сирена. Она ревела, как голодный хищник. Цвейлинг выглянул в окно, и Гефель воспользовался благоприятной возможностью, чтобы заговорить на постороннюю тему.

— Воздушная тревога, гауптшарфюрер! Не сойдете ли в подвал?

Цвейлинг осклабился, по-видимому силясь улыбнуться. И только когда сирена стихла, испустив гортанный звук, он ответил:

— Не-ет! На этот раз я останусь наверху, с вами.

Он закурил сигарету и стал дымить, глядя перед собой. После каждой затяжки челюсть его отвисала. Казалось, он что-то обдумывал.

Гефель, готовый ко всему, недоверчиво следил за странным поведением Цвейлинга. Наконец Цвейлинг поднял глаза на Гефеля. И опять Гефелю показалось, будто он что-то взвешивает.

— Вчера они уже были за Эрфуртом, — неожиданно проговорил он.

Гефель молчал. «Что ему от меня нужно?» Цвейлинг высунул язык, коснулся его кончиком отвислой нижней губы и долго смотрел на заключенного, который с самым безучастным видом стоял перед ним. Наконец он сказал:

— Собственно говоря, я всегда хорошо с вами обращался… — И, сощурив глаза, через щелки стал наблюдать за Гефелем, ожидая ответа. Но Гефель упорно молчал, еще не понимая, к чему тот клонит.

Цвейлинг встал и прошел, волоча ноги, в угол, куда забился ребенок. Бессмысленным взглядом уставился фашист на маленькое живое существо, потом осторожно потрогал его кончиком сапога. Малютка отполз, насколько мог, дальше. В Гефеле каждый нерв был напряжен.

В переднем помещении у длинного стола стояли Кропинский и Пиппиг. Они усердно занимались подготовкой вещей для эшелона и в то же время все посматривали на застекленную перегородку. Они ожидали ужасной сцены и дивились, что в комнате Цвейлинга так тихо. Вот они увидели, как Цвейлинг подошел к Гефелю И сказал ему, по-видимому, что-то приветливое. Что же там происходит?

На лице Цвейлинга застыла широкая улыбка.

— Стоит мне захотеть, — сказал он, — стоит мне захотеть, и вы сегодня же очутитесь в карцере…

Он весело поморгал, в то же время пристально следя за Гефелем.

Кропинский и Пиппиг увидели, как Цвейлинг, оскалив зубы, провел себе указательным пальцем поперек гортани.

— Смотри! Кажется, дело дрянь, — испуганно прошептал Пиппиг.

Гефель стоял перед Цвейлингом неподвижно, все с тем же безучастным видом. Но мысль его лихорадочно работала. «Ему, безусловно, что-то от тебя нужно!»

Вдруг Цвейлинг поднял голову и прислушался. Злобный гул самолетов раздавался как раз над вещевой камерой. Он долго следил за угрожающим ревом, потом опять перевел взгляд на Гефеля. Оба молча смотрели друг другу в глаза, и каждый был занят своим. Маловыразительное лицо Цвейлинга не могло служить зеркалом его мыслей, и только моргающие глаза показывали, что за узким лбом что-то шевелится.

— Но я не захочу… — после долгой паузы произнес он.

— Знать бы, что он задумал сделать с Гефелем! — возбужденно прошептал Пиппиг.

И Кропинский отозвался таким же взволнованным шепотом:

— Неужели пошлет его в карцер?

Вдруг кровь бросилась Гефелю в голову. Он наконец понял смысл поведения Цвейлинга. Потрясение было так велико, что он не мог произнести ни слова. Между тем Цвейлинг почувствовал, что Гефель его понял. Испугавшись собственной храбрости, он снова сел за стол и начал бесцельно перебирать бумаги. Испытующий взгляд Гефеля лишал его уверенности, но идти на попятный уже было поздно. Решительное слово было произнесено. И он еще более доверительно промолвил: