Бруно Апиц - В волчьей пасти

— Не являйтесь ко мне так часто, это бросается в глаза, — зашипел на него Цвейлинг. — Когда придет время, сделаем что-нибудь для вас.

— Впереди не так много времени, гауптшарфюрер! Я не могу оставаться в лагере. Если дело со списком выплывет наружу, меня убьют.

Этот человек висел на Цвейлинге, как колода каторжника.

— Вы должны мне помочь, гауптшарфюрер. Ведь и я вам помог. С моим освобождением что-то не клеится. Я уже перестал в это верить. Каждый день вся эта свора может сорваться с цепи. Неужели вы хотите, чтобы я отправился на тот свет?

Чтобы отделаться от навязчивого типа, Цвейлинг давал ему самые нелепые обещания. Он, мол, своевременно отправит Вураха из лагеря, устроит его при войсковых частях. Вурах не очень верил в эти посулы, но, находясь в таком бедственном положении, все же хватался за них. И вот Цвейлинг сидит за столом и размышляет. Его рот разинут, и язык свисает на нижнюю губу. Лазейка, на которую он рассчитывал, закупорена. Теперь ему не удастся сбросить мундир, который он носил. С кем якшался, с тем и попался, с тем и в петле болт…

Цвейлингу было невесело…

За стеклянной перегородкой поднялся шум. Беготня, возгласы. Цвейлинг вздрогнул. Он быстро вышел из кабинета и остановился у двери пораженный. Перед длинным столом стояли те, кто был отправлен в Веймар. Заключенные радостно обнимали и целовали их, жали им руки. Особенно поразило Цвейлинга поведение Вураха. Он хватал каждого и громко кричал:

— Замечательно, товарищи! Вот здорово, что вы опять здесь!

С кислой улыбкой на лице Цвейлинг шагнул ближе.

— Откуда это вы?

Заключенные смущенно молчали. Вурах счел уместным выступить от их имени:

— Гестапо отпустило их, гауптшарфюрер!

Цвейлинг почувствовал себя неловко среди томительного молчания, но от неожиданности он растерялся и брякнул первое, что пришло на язык:

— Так, значит, вы вернулись… Пусть вас побреют. Очень уж вы запаршивели!

Заключенные ничего не ответили. С ним они не хотели делить свою радость.

Цвейлинг удалился в кабинет. Он еще долго прислушивался к шумным, возбужденным голосам и не понимал, что могло привести к столь неожиданному освобождению арестованных. И вдруг у него мелькнула мысль. Цвейлинг направился в канцелярию. Там находилось несколько заключенных. При его появлении они стали во фронт и замолкли. Цвейлинг остановился перед Розе. Тот уставился на гауптшарфюрера, и на лице его был тот дикий страх, который не покидал его все это время. Цвейлинг разглядывал безмолвных заключенных.

— А где же… где Пиппиг?

Все опустили глаза и молчали. Только Вурах шнырял взглядом по лицам заключенных. Цвейлинг обратился к Розе.

— Ну, где же он?

Лицо Розе исказилось плаксивой гримасой. Он, судорожно глотнув, открыл было рот для ответа. Но тут щелкнул громкоговоритель, и раздался голос Рейнебота:

— Двое носильщиков — за трупом к воротам!

Розе вдруг заговорил, запинаясь:

— Господин гауптшарфюрер… я… Пиппиг… он…

— Двое носильщиков — за трупом к воротам! — повторил громкоговоритель.

Заключенные посмотрели на Цвейлинга. Никто ничего не сказал. Розе снова глотнул. Цвейлинг, казалось, начал понимать. Он высунул язык.

— Как же это? — глупо спросил он и, так как никто не отвечал, добавил: — Да, так вот…

Он пожал плечами и ушел в кабинет.

Медленно и тяжело двигались по вещевой камере заключенные, а Розе со сведенным судорогой лицом жалобно оправдывался:

— Я… я… ведь не виноват…

Остальные не стали слушать его беспомощный лепет и молча отошли от ничтожного человека.

Кремер и Прелль стояли у окна своего барака и смотрели в сторону ворот. Заходящее солнце, окрашивая административное здание в алый цвет, отбрасывало длинные тени.

Два носильщика в бесцветных тиковых балахонах пробежали от крематория к воротам. Между ними раскачивались носилки. Дежурный блокфюрер раскрыл железные ворота, и носильщики скользнули в них.

Кремер и Прелль молча ждали. Вскоре носильщики снова вошли в лагерь. Серое одеяло свисало с обеих сторон носилок.

Ни один мускул не дрогнул на лице Кремера. Когда носильщики повернули в сторону крематория, он снял с головы шапку и судорожно сжал ее в руках. Он прощался глазами.

Медленно прошли носильщики со своей ношей по пустому апельплацу, и их удлиненные тени, как призраки, двигались перед ними, будто указывая ту короткую последнюю часть пути, которая еще оставалась покойнику на земле…

Когда вечерний мрак опустился на лагерь, было исполнено то, что решил ИЛК днем в операционной лазарета. Аппарат действовал быстро и бесшумно. Связные известили в блоках руководителей групп Сопротивления. Все это происходило незаметно — произносилось несколько слов, которые мог слышать всякий, но вперемежку с ними шепотом передавались распоряжения ИЛКа.