По рядам слушателей прокатился довольный шумок, вспыхнули аплодисменты. Лектор заключил:
— Словом, товарищи, чужой земли нам не пяди не нужно, но и своей вершка не отдадим Никому. Граница на замке, товарищи! Как в песне поется: «Любимый город может спать спокойно и видеть сны, и зеленеть среди весны!», товарищи!
Вновь вспыхнули аплодисменты.
Лекция в общем произвела впечатление. Мне только не понравилось, что товарищ называл эксплуататорскую экономику — эксплоуататорской. Но сейчас мне хотелось набить ему морду.
…Из приемника донеслось:
«…дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами».
И словно чудо произошло: лица у всех посветлели;. не то, чтобы засияли, а совсем по-иному — вера, надежда в них отразилась. И в колене у меня перестало дрожать.
Лишь лектор стоял красный, взъерошенный, на кончике его носа мутно блестела капелька, да наша соседка, занимавшая вторую половину коттеджа, Софья Борисовна Коган, картаво причитала:
— Бо'гичка!.. Што тепе'г будет, Бо'гичка…
Ну чего с нее взять? Известная трусиха и паникерша. Мужа её, Бориса Соломоновича, командировали на Волховскую ГЭС, а она все уши маме моей прожужжала: «Ой, мой Бо'гичка сбежал!» Прохожий вечером по ошибке постучал к ней, а Софья Борисовна вопит: «Ка'гаул! Г'гаабят!»
Трусиха дикая. А чего надо бояться — не боится. Как-то долго уговаривала здоровенного пса: «Т'езор, Т'езор. (почему именно Трезор?), иди сюда, я тебе косточек дам!» Трезор было к ней, но, на счастье, прибежал запыхавшийся милиционер и пристрелил Трезора. Бешеный он был.
Бешеного пса Софья Борисовна не испугалась, но грохнулась в обморок от выстрела и жалости к бешеному Трезору. И еще она не боится своего обеденного стола. Спит наедине с этим столом и хоть бы хны. А я, признаться, этого стола малость опасаюсь, вернее, недолюбливаю его. Да и любой, стоит лишь зайти к Коганам в столовую, вздрагивает с непривычки — вместо ножек торчат из-под скатерти волосатые ножищи с копытами, вроде бы под столом черт сидит. Даже два черта. Все шарахаются, а Софья Борисовна смеется:
— Это охотничьи т'гофеи Бо'гички.
Странная, очень странная тетка.
Люди молчали, молчали и вдруг заговорили все сразу. Высказывались всяческие предположения: неужели Гитлер до того набитый дурак, что кинулся на нас; через неделю или через десять дней наши возьмут Варшаву; следует ли смести с лица земли Берлин или все же с этим повременить — ведь не сегодня-завтра немецкие рабочие и крестьяне, одетые в серые шинели, повернут винтовки на сто восемьдесят градусов и ударят в штыки по фашистам; будет ли введена карточная система на продукты…
Всего я не запомнил.
Помню только, что людям стало совсем хорошо, когда передали по радио Сводку Главного Командования Красной Армии: противник отбит с большими потерями передовыми частями наших полевых войск. Какую же лапшу сделают из фашистов главные силы!
Теперь все вроде бы становилось на свои места.
Мы чуть ли не с пеленок ненавидели фашистов, привыкли к мысли о неизбежности войны и победы. Наскоки самураев окончательно убедили: да, война неизбежна. В школе нас умно учили ненавидеть фашистов и плохонько обучали стрельбе по ним. Зато мы прекрасно знали, в кого ведем воображаемую стрельбу. Все ясно, как дважды два. Вот стол с приборчиком, в котором зажимается винтовка, а в ста метрах мишень — силуэт фашистского вояки, надо навести винтовку, не заваливая ее ни вправо, ни влево, под кромку глубокой вражеской каски. И мы наводили ее, старательно сопя. Одних военрук хвалил и, в виде поощрения, разрешал нажать на спусковой крючок. Раздавался сухой щелчок — и все. Боевых и холостых патронов нам не давали.
Менее ловких военрук поправлял, разъяснял нехитрую премудрость наводки. И если старания его оказывались напрасными, сухого щелчка не раздавалось.
Мы, мальчишки, люто ненавидели фашистов. И презирали. Такие дураки! Лезут на нас войной. Да от них же мокрое место останется. Испанская трагедия лишь укрепила в нас ненависть и презрение к Гитлеру и Муссолини. Мы слушали по радио громовые марши, топот сапожищ, подминающих Чехословакию, сжимали кулаки и… надеялись на мальчика из учебника немецкого языка, который приклеивает антифашистскую листовку к спине здоровенного шуцмана. Мальчик, много мальчиков и их отцы не сегодня-завтра прикончат коричневых бандитов.
…А сегодня Гитлер напал на нас!
Я сижу в садике, грызу зеленоватые яблоки и думаю о том, что не случайно я заорал «ура!», узнав о войне. Фашисты надругались над нашим доверием. Сволочи они! Их надо проучить. Десант на Берлин, глубокий рейд танковой армады… Маршал Тимошенко на белом коне…
Читать дальше