«Ханко является образцом русского фортификационного искусства и, прежде всего, техники минирования, — с удовольствием читал дальше Кабанов. — Ходить по Ханко еще до сих пор небезопасно. Толстый снежный покров скрыл минные поля, прежде чем их успели разминировать, это и является одной из причин того, почему нам так долго не разрешали посетить Ханко. Сопровождающий нас офицер приказывает двигаться „гуськом“, и мы точно ступаем по следу ведущего…»
— Читали, лейтенант? — спросил Кабанов, взглянув поверх очков на Репнина.
— В оригинале, — усмехнулся Репнин. — Я немножко знаю немецкий. — Он постеснялся добавить, что сам раздобыл эту газету, нашел ее в планшете фашистского офицера во время недавнего разведывательного поиска.
— Высоко они оценивают вашу работу. — Кабанов продолжал читать статью вслух: — «После захвата финнами Ханко из Выборга была вызвана специальная саперная команда для разминирования полуострова. По словам этих людей, на Ханко только за один день было разминировано больше мин (речь идет о тысячах), чем в Выборге за все время, прошедшее с момента его взятия. Известно, что русские перед уходом с Ханко прислали туда из Ленинграда…» Вот брехуны! — расхохотался Кабанов, — «…четыреста специально обученных минеров, которые и произвели полное минирование полуострова. Леса вокруг Ханко, да и сам город, до сих пор еще полны смертельной опасности. Здесь встречаются натяжные мины, которые взрываются при соприкосновении с почти невидимой проволочкой, и обыкновенные нажимные мины. Сопровождающий нас полковник рассказывает о радиоминах, которые взрывались при помощи радиоволн и которые были нейтрализованы с помощью местной финской радиостанции». Поднаврал ему полковник. Потуги оправдать свое поражение. «Рассказывают о фотоэлементных пулеметах, которые стреляли автоматически без пулеметчика при появлении кого-либо в зоне чувствительности фотоэлементов. На Ханко был найден пулемет, который стрелял еще в течение нескольких дней после ухода русских. К пулемету были прикреплены очень простым, но остроумным способом будильник и патефон. Каждый час патефон играл, а пулемет в это время стрелял…»
— Это точно, товарищ генерал, — подхватил Репнин. — Мой сапер Сережа Думичев такое устроил. И пластинку поставил свою любимую: «Разведку»…
— Доставили мы им хлопот, лейтенант. Видите: «Разминирование передовой линии и самих укреплений отложено до весны». Нагнали на них страху, вот и трезвонят о «минерах из Ленинграда» и о «колоссальных работах, которые произвели русские на полуострове».
Статья заканчивалась следующим наблюдением корреспондента:
«На всех углах развешаны плакаты на неправильном шведском языке: „Офицеры и солдаты финской армии, довольно проливать кровь в угоду Гитлеру. Гоните фашистов с вашей земли“».
— Что же тут неправильного, товарищ генерал? — улыбнулся Репнин.
— Все правильно, лейтенант. Спасибо за подарок…
По сугробам сурового Ленинграда Репнин возвращался на Пулковские высоты, где гангутская пехота отстаивала великий, мужественный город.
Гангутцы воевали на Ленинградском фронте.
* * *
Ледяной домик на заливе занесло снегом. В нем посменно жили шестеро разведчиков из гангутского батальона. Днем домик похож на обыкновенный сугроб. Ночью разведчики вынимали из щелей в сугробе снежные кирпичи, и в амбразуры, целясь на берег, занятый врагом, смотрели пулеметы. Застава цепью располагалась справа и слева от сугроба, наблюдая за петергофским берегом. С рассветом вся застава стягивалась в ледяной домик и исчезала в нем на весь день.
Каждую ночь двое приходили из Кронштадта и двое из шестерых уходили в Кронштадт. От смены до смены на двоих на три дня — плитка шоколада и по краюшке хлеба, жесткого, блокадного хлеба.
Смена несла Гранину карты разведки.
Близок рассвет. Двое идут к берегу. Ветер и голод шатают людей. Хочется лечь на лед и уснуть.
— Оставь меня, к-омиссар. Отдохну — сам дойду…
— Нельзя, Иван Петрович. Сколько прошли, а теперь спать? Придем, водочки выпьем, корочкой разживемся. Доложимся и поспим в кубрике на славу.
— Что — в к-убрике?! Сказано — сп-ать хочу…
— Майор ждет. Другие заставы, наверно, вернулись.
— Б-рось меня. Один скорее д-ойдешь.
— Не могу, Иван Петрович. Без тебя и я не дойду. Светать начнет — немцы тебя увидят…
— Т-ы меня Гитлером не п-угай. Я М-маннергейма тоже не испугался.
— А Гитлер найдет Ивана Петровича спящим на льду и доставит в Петергоф как трофей.
Читать дальше