Владимир Рудный: Гангутцы

— Я плохо верю в вашу арифметику, капитан. Она уже однажды нас подвела.

— Подвела не арифметика — подвел русский сапер. Но сейчас я ему отплачу. Вот видите, тут соединено несколько пулеметных лент: русские ушли отсюда сорок восемь часов назад, не меньше. Но это не все. Когда патроны в пулемете иссякнут, должен произойти взрыв. Вот мы сейчас убедимся в своей правоте. Переведите, пожалуйста, полковник, стрелку часов до следующего контакта, а я буду держать конец ленты. По моему сигналу прошу вас передвинуть стрелку вперед, чтобы мы с вами преждевременно не взлетели на воздух.

— Вы можете выполнить этот эксперимент со своим денщиком, капитан, — поспешно выходя, бросил Экхольм. — У меня свои заботы.

Экхольм остановился возле окопа. Солдаты и офицеры его штаба уже скрылись впереди. Он мрачно смотрел на чернеющий кругом лес, в котором когда-то надеялся обрести благополучие и покой. Эти скалы, эта каменистая земля, этот полуостров принесли ему одни несчастья. Война шла за ним по пятам. Он уже не думал теперь о возвращении в Петроград. Об отнятых большевиками богатствах отца. Он теперь только и мечтал о каком-нибудь тихом уголке, где его не нашли бы ни генеральный штаб, ни все разведки мира, которым он служил, ни смерть. Но кругом все одно и то же — гибель и могилы.

Из дзота застучал пулемет — Экхольм вздрогнул и поспешил прочь от этого проклятого Халапохья и его бессловесного денщика.

Черт его знает, этого денщика! Разве сейчас можно верить хоть одному солдату? Он способен взорвать и этого капитана и полковника вместе с собой.

Экхольм прошел уже сотню шагов в сторону полуострова — пулемет все строчил.

Сильный удар в спину оглушил и свалил полковника.

Когда он встал, над окопом уже опадало облако дыма и земли.

Земля кругом была черная, вскопанная, как могила.

Нет, не хотелось Экхольму идти дальше на Ханко. Черт с ним, с этим полуостровом. Когда все будет спокойно, он проедет туда на автомашине, если уж обязательно ему надо туда прибыть.

Экхольм вернулся к поджидавшей его дрезине и поехал в штаб.

— Составьте донесение, — приказал он адъютанту. — Русские оставили полуостров Ханко.

— Когда?

Экхольм помедлил и решительно продиктовал:

— Сегодня, пятого декабря…

На другой день все газеты гитлеровского лагеря напечатали следующую телеграмму:

«Берлин. Главная квартира фюрера. Пятого декабря русские оставили полуостров Ханко».

А хельсинские газеты, оправдывая поражение финнов под Гангутом, писали:

«История еще не видела таких полевых укреплений, какие были созданы на Ханко в ходе войны и в такой короткий срок и доблестно взяты нашими частями».

Через некоторое время в комендатуру блокированного Ленинграда прибыл пехотный лейтенант с пакетом к генералу Кабанову от генерала Симоняка с Пулковских высот. Лейтенант настаивал, что должен вручить пакет лично.

Это был Репнин, тут же узнанный и обласканный Кабановым, усаженный в кресло рядом — ждать, пока генерал прочитает письмо.

Письма не оказалось. Симоняк не любил писать писем, да и не до писем ему было на Пулковских высотах. В пакете был машинописный текст, скрепленный штампами разведотделов и всяких канцелярий, — перевод с немецкого статьи из швейцарской газеты «Нойе Цюрихер Цайтунг» от двадцать шестого февраля тысяча девятьсот сорок второго года.

Статья называлась «Посещение Ханко», и понятно было, почему Симоняк поспешил переслать ее Кабанову и почему Кабанов, надев очки, с таким интересом стал ее читать.

Швейцарский корреспондент, оказывается, уже бывал на Ханко два года назад, во время советско-финляндской войны. «Ханко подвергался тогда ожесточенному воздушному налету, — вспоминал он. — Город горел со всех концов. В Хельсинки была получена радиограмма с просьбой выслать вспомогательные пожарные команды. Тогда нам не удалось хорошо осмотреть городок, большую часть времени мы просидели в подвале одного из немногих каменных домов и считали число снарядов, выпущенных большевиками, — мы насчитали их 1279».

Прочитав это признание, Кабанов подумал: корреспондент со страху не разобрал — речь шла не об авиации, а о налете артиллерии советского крейсера.

Вторичное посещение, как сообщал корреспондент, задерживалось по независящим от финнов обстоятельствам. Вначале русские долго сопротивлялись, потом хотя они и ушли, но прошел месяц, прежде чем ему разрешили посетить полуостров.