Владимир Рудный - Гангутцы

— Мы погрузим к вам госпиталь восьмой бригады. Там отличные врачи. Поставят вас на ноги за несколько дней.

— Почему — несколько дней? Когда планируете выход?

— Погрузку начнем сегодня. А с выходом повременим.

Карпова это взволновало.

— Коли из-за меня — нет оснований, — сказал он. — К вам идут другие. А мне надо выкатываться отсюда.

— Опасаетесь: большая мишень?!

— И это. Ждать с людьми на борту бомбу или торпеду — мало радости.

— У нас в порту и на рейде еще не было потерь. Прикроем.

— Но вы знайте: с погрузкой я не задержу. Видите у изголовья переговорную трубу?.. Совторгфлот строит с удобствами для своих капитанов. Могу командовать прямо с подушки. На поход я поднимусь. А с погрузкой справятся мои помощники. Отличные у меня помощники. Вас встречал старпом Лев Белов. Характер ягненка, рисовальщик, почти поэт. Но команду держит, как тигр. Можете понаблюдать, как у Казанкова, моего второго помощника, пойдут по струнке пассажиры до места. Женщин с погибшего теплохода он запер в каюту и поставил часового. Увидите: ваших врачих и сестричек — тоже запрет. Корабль — не танцкласс. Я не суеверен, но когда в команде две сотни здоровых бугаев, женщина вносит беспорядок.

— Врачих мы прикомандируем к вам, — смеясь, сказал Расскин.

— Благодарю покорно. Меня устраивает доктор Сойбель.

— Но вы все же больны?

— На мостике моментально выздоровею. Надену валенки и цигейку — и буду здоров. Я говорю вам, мои помощники меня не подведут. Мой штурманок Митя Холостов, даром что из студентов, справляется с прокладкой без маяков и ориентиров. Я проверял его: намочу палец, ставлю на ветер — точно: зюйд-вест. До Холостова я трех штурманов списал, испортил навеки отношения с кадровиками. А мой Иван Карпович Дука, механик, великолепное наследство от Совторгфлота. Только не любит во льдах давать задний ход: бронзовый винт поставлен в Лондоне, бережет. У Юминды, к счастью, льдов еще не было. С переменой ходов Дука не опоздал ни на секунду, иначе я не валялся бы перед вами и не разглагольствовал сейчас. В его руках дизеля Коломенского завода хоть и недостаточно отшлифованные, но всегда надежны. Идем — не искрим. Сегодня — это вопрос жизни. Сами понимаете.

— Не волнуйтесь, Иван Григорьевич, — сказал Расскин, ему уже пришло время спешить на берег. — Генерал Кабанов, не зная про вашу болезнь, решил выпустить вас только тогда, когда придут еще тральщики. Вы же возьмете не сто и не двести человек. Сколько вы сможете взять?

— Запланировано три с половиной тысячи.

— Я спрашиваю: сколько сможете?

— Без комфорта? — Карпов, раздумывая, явно оттягивал ответ.

— Какой там комфорт — с доставкой до места.

— Постараемся дойти, — уклончиво ответил Карпов.

Расскин тихо сказал:

— Больше бери, Иван Григорьевич. Надо взять как можно больше.

Еще трижды за время стоянки «Урала» на гангутском рейде приходил к Карпову Расскин. И каждый раз повторял: «Бери больше, Иван Григорьевич».

«Кормилец» и остальные буксиры круглые сутки мотались между портом и рейдом, доставляя на «Урал» оружие, боезапас, муку, консервы, мясо для Ленинграда и хлеб, горы хлеба, выпеченные ханковским хлебозаводом для уходящих матросов и солдат. Все грузы — в трюмы, хлеб — возле трюмов под брезент.

А потом, когда перебросили на корабль грузы, стали перевозить людей, скрытно снимая их с боевых позиций, заменяя на фронте одних другими. Бойцы подразделениями располагались в шести многоярусных трюмах. Грузили так: вниз — оружие, гранаты, противотанковые мины; поверх этого — продовольствие для уже голодающего Ленинграда; на продовольствие — толстый брезент; на брезент — людей. Без права сесть.

Да, именно так: без права не только лежать, но и сидеть, об этом даже не приходилось предупреждать. Вступив на борт, каждый боец молча шел к указанному ему трюму, спускался по скоб-трапу, зная, что пока есть в трюме пядь, чтобы сесть или, стоя, прислониться к переборке, надо это сделать; придут другие — надо будет выпрямиться, еще придут — придется сжаться, но выкроить пространство и для них.

И опять Карпов и его помощники, помня суровый урок таллинского перехода, не позволяли воинам превращаться в пассажиров. Воин на переходе как десантник: дисциплина и боевой порядок.

Лежа в постели, Карпов ежеминутно знал, что происходит на корабле: сколько доставлено с берега пустых железных бочек, выбито ли в каждой одно днище, остроплены ли все, сколько их определено на каждый трюм, составлены ли боцманом команды парашников и есть ли график для кранов, которые будут извлекать бочки из трюмов, опорожнять за борт и возвращать на место, после обработки хлоркой. И еда расписана, и вода, и даже график проветривания — все продумали и учли добрые помощники командира корабля. Из трюмов валил пар, хотя отопления в них не было — когда-то в них были холодильные устройства, а потом, убрав холодильники, в них хранили мины, — а мороз стоял уже за десять градусов. Команда молча и с уважением смотрела на гангутцев, видя, с каким достоинством и мужеством те выносят новое испытание.