Владимир Рудный - Гангутцы

На тральщике поняли: позади — беда.

Уже светало, когда в обычной точке рандеву корабли встретил Полегаев на «охотнике». Он провел отряд через минные проходы на гангутский рейд и указал отведенное для большого корабля место.

Это был минный заградитель «Урал» Ивана Григорьевича Карпова, хорошо знакомый гангутцам: в сороковом году до глубокой зимы он доставлял на полуостров всякое вооружение и морские мины, выставленные теперь в шхерах и за Бенгтшером, на путях финских броненосцев; перед войной он нападал на Ханко со стороны «синих», изображая два германских крейсера; в войну он ставил в разных местах Балтики минные заграждения, в том числе и те, возле которых его встретил в эту ночь «Гафель»; а теперь этот высокобортный, вместительный корабль, способный принять в свои многоярусные глубокие трюмы и на палубы сотни тонн груза и тысячи пассажиров, пришел за гангутцами. Прежде он действительно был грузо-пассажирским теплоходом рейсовой линии Ленинград — Лондон, огромный рефрижератор «Феликс Дзержинский», построенный в 1929 году на Северной судоверфи и в 1939 году взятый военными моряками у Совторгфлота и перестроенный в минный заградитель.

«Урал» вышел в Кронштадт из Ленинграда, где он месяц стоял на позиции у Летнего сада, вечером седьмого ноября. Падал густой снег. За университетом полыхало зарево — немцы в день нашего революционного праздника жестоко обстреливали город. «Урал», ломая с разбега могучим своим корпусом толстый лед, продвигался к морскому каналу, к самому опасному отрезку перехода в Кронштадт — мимо немецких батарей в Стрельне и Петергофе.

В конце сентября, на рассвете тревожного дня после бомбежки фашистами «Марата», он тоже шел этим же путем, но в Ленинград; лучи восходящего солнца осветили верхушки мачт, когда корабль проходил траверз Стрельны, но немцы опоздали с открытием огня, не допуская, очевидно, мысли, что нормальный моряк осмелится вести при свете дня мимо их батарей такую большую цель. Теперь, в эту ноябрьскую ночь, немцы бодрствовали, обстреливая город. «Урал» они снова прозевали, хотя снегопад вдруг прекратился и в небе проглянула луна. С грохотом разбивались льдины. «Урал» вел за собой своего собрата по судостроительной верфи и былой службе в Совторгфлоте — транспорт «Жданов», тоже направленный к Гангуту. «Жданов» шел в свой последний поход — через неделю он подорвался на минах, почти дойдя до Ханко, и «Урал» подобрал в заливе большую часть его команды. Потом погиб «Суровый» — он шел на Ханко во второй свой поход; погиб катер-«охотник» «Триста первый» лейтенанта Ивана Макаренко, приняв на себя плавающую мину, неотвратимо гонимую ветром к носу эсминца «Гордый»; а потом погиб все же и «Гордый», попав в кольцо плавающих мин. «Урал» поспешил к нему на помощь, но командир «Гордого» капитан-лейтенант Евгений Ефет крикнул в мегафон, предостерегая Карпова: «Не подходи, у борта мины!» — и отказался от помощи. Это матросов с «Гордого» пересадили на «Урал» катера, догнавшие его, когда тральщик уже вел корабль к Гангуту…

Карпов понимал, как опасно матросу, спасенному с погибшего корабля, превратиться в пассажира. На «Урале» не хватало семидесяти матросов, ушедших воевать в морскую пехоту на Невской Дубровке, на их штатные места Карпов определил спасенных — каждому дал боевое дело.

Как только «Урал» отдал якорь в глубине рейда, к нему подошел гангутский трудяга «Кормилец». Представители штаба базы прибыли, чтобы немедленно договориться о порядке погрузки, а дивизионный комиссар Расскин должен был знать подробности похода «Урала» и кого можно ждать за ним вслед.

У трапа, вопреки обычаю, дивизионного комиссара встретил не командир корабля, а его старший помощник. Он предложил комиссару Гангута пройти в командирскую каюту.

Каюта командира располагалась прямо под мостиком и выглядела роскошной, как и все, впрочем, каюты капитанов на судах, построенных для торгового флота: салон с камином, правда декоративным, но так искусно подсвеченным красными лампами, что кокс казался раскаленным; за салоном — кабинет с глубокими кожаными креслами; за тяжелой портьерой — спальня, а позади даже ванна. В кабинете, куда прошел Расскин, пахло лекарствами.

Из спальни, раздвинув портьеру, вышел пожилой сутулый человек в стареньких перекошенных очках и неуклюжем кителе без нашивок, он по-домашнему сообщил Расскину, что призван только что из запаса и самим командующим прикомандирован к Ивану Григорьевичу Карпову, как врач, потому что Карпов с тяжелым заболеванием печени долго лежал в госпитале Военно-морской медицинской академии, лечился, но сбежал в этот страшный поход, сильно простыл, всю неделю провел с высокой температурой на мостике, не подчиняясь доктору, но требуя от него горячий чай и сульфидин от простуды, теперь слег с воспалением легких, температура сорок, его надо принудительно отправить на берег в стационар, но он приказывает вылечить себя банками и горчичниками в двадцать четыре часа, если выход корабля в Кронштадт не назначат раньше…