Владимир Рудный - Гангутцы

Экхольма страшило, что красные поднимают голову: недовольство правительством росло. Экхольм обрадовался сине-черным знаменам молодчиков из Лапуа, которые в тридцатых годах повторили маннергеймовскую «неделю резни», но сам он теперь держался в стороне от всяких походов, путчей, стычек и расправ с красными, — пусть этим занимаются юнцы.

Он ждал возвращения к власти своего кумира. Нужна сильная рука. На офицерском собрании, в котором и он участвовал, Маннергейму вручили маршальский жезл. Это был вызов либералам, которые боялись расправиться с красными. Через пять лет правительство снова возглавил Свинхувуд и присвоил Маннергейму маршальское звание, поставив его во главе вооруженных сил. Маннергейм требовал миллиарды на создание сильной армии. Финляндии предстояло стать плацдармом. Против кого — ясно. Но чьим?..

Профессией Экхольма стала «тайная война». В могуществе разведки он убедился еще весной семнадцатого года, когда был агентом берлинского «Финляндского бюро». Служба на границе расширила его шпионские познания и связи. О его заслугах вспомнил новый начальник генерального штаба генерал Хейнрикс — соратник покойного брата Вальтера по «Финляндскому бюро» и егерскому батальону. Назначая Рудольфа Экхольма офицером второго отдела — отдела антисоветской разведки, генерал в шутку сказал:

— Можете не беспокоиться, майор, о своем будущем. Офицер второго отдела генерального штаба обеспечен до тех пор, пока деловой мир рассматривает Финляндию как информатора Европы и как плацдарм будущей войны с Советами.

Экхольм очутился у золотого источника. Финская разведка работала, как коммерческое предприятие, на самоокупаемости: какова прибыль, таков и бюджет. Второй отдел принимал заказы на диверсии, взрывы, переброску шпионов, провокации, террористические акты и пограничные конфликты. Никаких присяг, никаких ориентации, никакой приверженности, кроме приверженности тому, кто платит. Все добытые сведения перепродавались несколько раз: японцам, немцам, англичанам, итальянцам — всем, кто интересовался шпионскими сведениями о Советском Союзе. На этой службе Экхольм шел вверх и богател.

Отец жил в Выборге и двадцать лет подряд ежедневно заставлял до блеска натирать медную табличку на парадной двери особняка: «Статский советник Императорского двора Густав Экхольм».

— Императорского двора! — зло повторял Рудольф, заглядывая к отцу. — Какой, к черту, императорский двор?!

Иллюзий отца он не разделял. Он не верил ни в реставрацию монархии, ни в Финляндию до Урала. Ведь он понимал, что Финляндия нужна Европе как плацдарм войны против Советов. Теперь появился новый претендент на этот плацдарм — Гитлер. Он требовал тайного вооружения Аландских островов и превращения их в базы для германских бомбардировщиков и подводных лодок. Генштабисты лавировали между англичанами и французами, американцами и немцами и все чаще говорили: «Перед немцами у нас нет никаких военных тайн». Генерал Гальдер, будущий автор плана «Барбаросса», приезжал инспектировать финские войска и укрепления. Экхольму нравилась железная хватка немецких фашистов, но идти вместе со всей армией в мясорубку он и не помышлял — лучше урвать что-либо при дележе.

Когда под Пиетари прибыли английские, французские и немецкие инженеры, чтобы на земле его отца строить линию Маннергейма, Рудольф Экхольм выхлопотал земельную компенсацию на западе, подальше от советских границ, — небольшое поместье в районе Таммисаари.

Старинный каменный дом с башней на гранитной скале служил, по преданиям, прибежищем морским разбойникам. На склоне лет Экхольм питал слабость к романтике — он называл этот дом своим замком. Он раздобыл себе должность коменданта укрепленного района Ханко — поближе к столь легендарному и, как ему казалось, надежному замку.

Сухой песчаный берег, сосновые леса, пляж, морские купанья, водолечебницы, живописные скалы и парки Ханко привлекали в летний сезон тысячи людей. Чистенький городок, застроенный одноэтажными, ярко окрашенными домиками, населяли главным образом шведы — содержатели отелей, казино, лодочных станций, прогулочных яхт, магазинов, хозяева промышленных предприятий города. Предприятий, впрочем, было немного: на окраине кондитерская фабрика англо-финской фирмы; на берегу бухты гранитный завод, для которого ломали утесы Королевской горы; паровая лесопилка, загруженная тогда, когда экспортеры находили выгодным пропускать через нее проданный за границу лес северной Финляндии; динамитный завод, оставшийся в наследство еще от российского акционерного общества «Гранит»; кирпичный завод, чахнущий с каждым годом — сырье для него иссякало; и торговый порт, сильно развитый в начале века, когда он получал свои ледоколы для зимнего плавания, но со временем он лишился торговых линий России — порты Ботнического залива, особенно Турку, отбили у него выгодные рейсы в Стокгольм, и оживленное судоходство поддерживалось только зимой; летом порт жил за счет курортников и многочисленных иностранных туристов. От них в значительной мере зависели доходы многих жителей, таможенников и пограничников. Экхольм хорошо знал об этих доходах, обильных в годы строгого сухого закона. Не только профессионалы контрабандисты, каждый турист обязательно прихватывал с собой в Финляндию запас спиртного, и при досмотре в порту чиновникам и страже кое-что перепадало.