Лауренциу Фульга - Звезда доброй надежды

— А то, что значил и значит полковник Голеску в лагере, — зло процедил Голеску.

— Нечто большее, чем простой военнопленный?

— Несравненно большее.

— Мне приятнее было бы услышать это от твоих товарищей по несчастью.

— Господин генерал, время не позволяет мне использовать посредников.

Кондейеску взял его за рукав, уверенный, что сможет успокоить его.

— Пойдем, дорогой! Ты говорил, что прогулки идут тебе на пользу. Даже в моем присутствии.

Если бы Кондейеску обратил внимание на происходящее вокруг него, он заметил бы не только непрерывное движение толпы, но и несколько групп «штабистов», которые, остановившись вблизи, с интересом прислушивались к их разговору. Этот спор со всеми вытекающими из него выводами закладывал краеугольный камень того, что отныне должно было начаться в лагере. Знаменательно было то, что происходило это именно в первый день нового года.

— Время не позволяет мне прибегать к посредникам, господин генерал, — повторил свою мысль Голеску. — Хотя я сомневаюсь, что вам не известно, какую роль я играл здесь в течение шестнадцати месяцев плена. Березовка исключительно благодаря мне превратилась в настоящую румынскую цитадель.

— И ты хочешь, чтобы я и дальше признавал твою роль как духовного вождя румын в лагере? — мягко спросил генерал Кондейеску.

— Хочу, чтобы вы признали, что настало время восстановить единство румынской группы.

— Поздно, господин полковник!

— С вашей помощью мы восстановим утраченное.

— Ничего уже нельзя восстановить.

— От вас зависит, перейдут или не перейдут на сторону комиссара Молдовяну колеблющиеся.

— Я не хочу ни на кого влиять.

— Тогда зачем вы посещаете собрания антифашистов?

— Это меня ни к чему не обязывает.

— Но может обязать позже. Этот дьявол комиссар не выпустит из рук такую добычу, как вы.

— Если я еще соглашусь быть чьей-нибудь добычей…

— Как нам известно, уже согласились. Беседовали вы вчера с Марином Влайку или не беседовали?

— Господин Влайку хотел узнать от меня о положении в стране.

— И поздравил вас за смелость, которую вы проявили на Дону.

— Относительно происшедшего на Дону наши мнения действительно совпали.

— Но он хотел завоевать ваше доверие на случай будущих событий на фронте.

— Ты, я вижу, очень хорошо информирован, господин полковник!

— Да, информирован, господин генерал! Это мой долг, мое право! — Он не дал генералу больше ничего сказать и продолжал: — Надо ли говорить вам, какие взгляды у вашего господина Влайку, состоящего в коммунистической партии, и какую роль он играет в лагерях для военнопленных? Одно могу сказать: он поставил перед Молдовяну задачу подготовить еще одну серию антивоенных прокламаций, адресованных тем, кто воюет на фронте. Он приказал ему любыми путями расширять и укреплять антифашистское движение в лагере с тем, чтобы соотношение сил изменилось в их пользу. Влайку и Молдовяну считают себя обладателями некоей секиры, которую они хотели бы бросить в среду румын, чтобы окончательно разделить нас надвое.

— Эти сведения для меня новы, — прошептал генерал. — Или, может быть, ты основываешься на своей интуиции?

— Важнее, какой отклик находят мои сведения в вашем сознании, — подчеркнул Голеску.

— И что ты хочешь от меня?

— Чтобы вы заняли определенную позицию.

— Вам она не известна?

— Другую! Не ту, что вы заняли два месяца назад.

— Напрасно, дорогой мой! Об этом я сказал и господину Влайку.

— Я — полковник Голеску. И требую от имени страны, чтобы вы заняли иную позицию!

— Это льстит мне. Но моя миссия завершилась в излучине Дона, когда я подписал акт о капитуляции.

— Завершилась позорно, господин генерал!

Бледные щеки генерала вспыхнули, как от пощечины. Только слабая усмешка несколько сгладила горечь этого мгновения. Остановившись, генерал мягким жестом снова взял Голеску за руку и, глядя ему в глаза, с оттенком покорности судьбе в голосе проговорил:

— Уверяю тебя, я слышал слишком много обвинений, чтобы меня затронули и твои.

— Из-за вашего цинизма, господин генерал?

— Из-за потребности покоя.

— Когда совесть перегружена, покой невозможен.

— Я найду лекарство!

— Предлагаю вам его, господин генерал!

— Догадываюсь, что это за лекарство, полковник Голеску!

— Тем легче вам согласиться с ним.

— Я соглашаюсь только с тем, что соответствует моему образу мышления.

— Вы до такой степени продались России, господин генерал?