Лауренциу Фульга - Звезда доброй надежды

— Господин Голеску, несомненно, шутит! — проговорил примирительно комиссар. — Я думаю, у господина Балтазара совсем другие причины.

— Да, другие! — поспешил согласиться старый полковник, так как этот каналья Голеску затронул его самое больное место. Он все время боялся, что его снимут с должности главного повара. — Мы не очень друг друга любим, — торопливо добавил он. — Плохой у меня сын, Барбу. Он всегда смеялся надо мною за ту легкость, с которой я подписываю ваши листовки.

— Что ж, я только хотел предложить вам. Вы вправе решать, как поступить. — Однако комиссар был совершенно уверен, что полковник Балтазар более не заговорит об этом, и спокойно добавил: — Вы по-прежнему остаетесь шеф-поваром!

— Каждому свое! — неестественно рассмеялся Голеску.

Никто не мог объяснить причин странного блеска глаз Голеску и появления у него неожиданно хорошего настроения. После короткого выступления перед трибуналом в течение всей дороги до этого момента он куксился и казался недоступным. Теперь же он неожиданно бросился в другую крайность. Вот и пойми, что это за человек!

Комиссар внимательно, с надеждой взглянул Голеску в глаза. Ему, естественно, казалось невероятным, что судебный процесс мог настолько изменить этого человека, чтобы тот, приехав в лагерь, стал вдруг говорить в пользу советского гуманизма и в силу каких-то глубоких изменений превратился в борца за дело антифашистского движения. И в то же время ему очень хотелось, чтобы Голеску объективно открыл перед своими сторонниками всю правду, чтобы он не отравлял атмосферу в лагере своими абсурдными замечаниями по поводу судебного процесса. Но Молдовяну питал пустые иллюзии, поскольку хорошее настроение полковника объяснялось совсем иными причинами.

Между тем мастер на разного рода идеи полковник Голеску открыл для себя, что он может победоносно выйти из этого сомнительного дела. Содержание обвинительной речи и аргументы защиты не оспоришь. В любое время он готов был поклясться, что приговор звучал именно так, как его произнес председатель. С Новаком и Балтазаром-младшим они расстались перед зданием трибунала. Он попрощался с ними за руку, пожелал благополучно перенести плен там, куда их повезут. У него не было сомнений, что люди спасены. Русские в таких делах не играли в прятки. Балтазар-младший будет мечтать о своем на берегах Каспия до конца войны, а Новак продолжит вырезать женщин и святых из костей в Караганде. Так или иначе, они рады, что в их жизни произошли изменения. Решение трибунала придало новый смысл их жизни, и они с нетерпением ожидали, когда их посадят в поезд и отправят каждого своей дорогой. Странно, что Новак не сделал ни малейшего намека Голеску относительно списка, который полковник составил, а Балтазар с прежним цинизмом сказал своему отцу, в то время когда тот обнимал его:

— Прощай, старина! Научись хорошо готовить русскую кашу, после войны по праздникам у нас будет только каша!

Вот так обстояли дела. С точки зрения прошедшего процесса, как и следовало ожидать, русские выиграли очень много в привлечении симпатии пленных.

Но кто запретит Голеску исказить правду? Балтазар и Новак больше никогда не появятся в Березовке. Кто запретит ему заявить, что они были убиты, что приговор о помиловании не что иное, как пыль, брошенная в глаза простаков, а Штефан Корбу не разделил их судьбу только для того, чтобы сбить с толку общественное мнение? Следует все время дискредитировать русских, подавлять антифашистское движение. Авторитет комиссара необходимо свести до нуля. Как раз только потому, что фронт откатывается на запад и завтра-послезавтра русские пушки станут бить по воротам Румынии! По крайней мере здесь, в Березовке, выиграть битву, чтобы в пленных и дальше укреплялась смертельная ненависть к Советам. В лагере, где заклокочет страх, беспокойство, неистовая злоба, подозрительность, не найдется места для идей комиссара.

Что будет завтра? Посмотрим! Может быть, фон Риде и не такой уж сумасшедший, если надеется на появление страшного, всеуничтожающего оружия, которое человек просто не в состоянии себе представить, но о котором Гитлер думает уже сейчас, готовит его на своих секретных заводах и не поколеблется применить в подходящий момент против врага на всех фронтах.

И тогда?

Возбуждение Голеску достигло наивысшей точки, он чуть было не закричал: «Всех вас уничтожим! От вас останется лишь одна пыль!» — но удержался, продолжая, к удивлению остальных, улыбаться.