Иван Кошкин - В августе 41-го. Когда горела броня

Рогов замолчал надолго… К комбату подошел Беляков, ходивший собирать документы погибших танкистов из экипажа Пахомова.

— Ладно, Евграфыч, не томи, — нетерпеливо поторопил майор.

— Поганая история со вторым, Юрий Давыдович, — нехотя протянул техник-лейтенант. — Три попадания в башню, одно — в гусеницу, танк не горел. А экипаж цел, весь. Говорят, попали в них, двигатель заглох, ну, они и вылезли… Вот только двигатель в полном порядке, я же его на станции проверял. Сейчас залез, завел, сразу, кстати, завелся — работает. Снаряд в ведущее колесо угодил, а гусеница вся на поддерживающих роликах висит, вся на месте. Если бы в них на ходу попали — танк бы разулся, как пить дать…

— Постой, постой… — начал было Шелепин.

— А хуже всего дырки в башне, — продолжил Рогов. — Они говорят, что вылезли только после третьего… Вот только там один должен был точнехонько через заряжающего пройти, а два других — сквозь командира…

— Это что же? — севшим голосом спросил майор.

— Не знаю, — ответил Семен Евграфович. — Я их под стражу взял, на свою ответственность, а что дальше делать — не знаю.

— А ничего, — вмешался вдруг Беляков. — Передать в Особый отдел дивизии — пусть он с ними разбирается.

— Да я их перед строем… — сдавленно просипел комбат.

— Никаких «перед строем», — твердо сказал комиссар. — Посмотри вокруг!

Танкисты батальона сидели возле своих машин, придавленные внезапно свалившейся усталостью прошедшего боя, кто-то уже спал. Некоторые экипажи, не дожидаясь команды, начали маскировать свои танки.

— Ребята дрались честно, пехота нас на руках готова носить. А ты хочешь им сказать, что среди нас есть дезертиры? Не надо, Юра.

— Будь по-твоему, — махнул рукой майор. — Помалкивайте об этом, к тебе, Петров, это тоже относится… Кого еще черти несут?

По полю, почти по следам Рогова, ехал трофейный же открытый автомобильчик.

— А это тебя, Юра, комдив пред свои светлые очи требует, — усмехнулся Беляков. — Как пить дать.

В машине и впрямь оказался адъютант комдива — Тихомиров вызывал комбата в штаб. Приказав Белякову и Петрову приводить батальон в порядок, майор уселся в машину и укатил.

Петров и комиссар начали приводить батальон в порядок. Безжалостно подняв засыпающих людей на ноги, они заставили их маскировать машины как следует. Одного танкиста отправили к пехотинцам за полевой кухней. Вернулся Турсунходжиев, ходивший осматривать потерянный в первой атаке Т-26. Оказалось, что машину подбили из противотанкового ружья немецкие бронебойщики — в дырки в борту не проходил даже мизинец, одна из пуль перебила бензопровод. Танк выгорел не до конца, пушку вполне можно было снять и переставить на танк погибшего Кононова. В «тридцатьчетверку» Пахомова пересел экипаж одного из танков роты Иванова, что ворвались в Воробьево вместе с 715-м стрелковым. Их машину уже в поселке подбили немецкие истребители танков, швырнув на крышу моторного отделения теллер-мину, когда танкисты оторвались от пехоты и выскочили вперед. Подъехала полевая кухня с горячим то ли обедом, то ли уже ужином, и Беляков приказал старшему лейтенанту идти к своему экипажу.

Безуглый уже сбегал к кухне с котелками, притащив горячей каши с маслом и две буханки хлеба. Симаков расстелил брезент на моторном отделении, ждали только Осокина, которому вдруг приспичило полезть проверять ходовую. Экипаж сидел молча, говорить не хотелось, когда снизу вдруг донеслись странные звуки — водителя, похоже, выворачивало наизнанку. Не дожидаясь команды, Безуглый соскочил с машины и полез посмотреть, с чего это мехвод вздумал перед едой метать пищу.

— Тю-у-у! — с неподдельной радостью крикнул радист откуда-то снизу. — Глянь, славяне, Васька немца привез!

— Что ты мелешь? — приподнялся на локте Симаков. — Какого немца?

— Ну, какого именно — это сказать сложно. Он тут между катками… Распределен.

— Бюэээ!

— Васька, хватит изображать тут, мы последний раз вчера ели, тебе ж все равно блевать нечем, — голос москвича звенел, и это было страшно. — Да вы спускайтесь, посмотрите!

Да ну тебя, — проворчал наводчик и улегся обратно. — Я жрать собираюсь, а ты тут всякое дерьмо глядеть зовешь.

Петров представил, каково было пацану-водителю увидеть следы своей работы — застрявшие в траках ошметки мяса, и его самого замутило.

— Кончай куражиться, Сашка, — устало приказал старший лейтенант. — Осокин, хватит там удобрять, плюнь и иди есть.