Хайнц Конзалик - Штрафбат 999

Убедившись, что он достаточно далеко, Сергей свернул вправо и под прикрытием кустарника побежал через поле к лесу. В этот момент беглеца разглядел Обермайер, но до него было слишком далеко. Впрочем, будь он и поближе, Обермайер все равно не попал бы в него: о какой прицельной стрельбе можно говорить, если ты продрог до костей, еле шевелишь онемевшими руками и ногами? Кряхтя, обер-лейтенант с трудом поднялся, а потом, собрав все силы, помчался к саням. Еще долго он не мог согреться и принялся растирать замерзшие руки и ноги, пытаясь таким способом отогреть их. Он ощутил покалывание в руках и ногах, поняв, что чувствительность возвращается. Тогда он кое-как подтащил погибшего ефрейтора, усадил его рядом с собой, а сам сел за руль. Но прежде чем ехать, снова оглядел унылый, занесенный снегом пейзаж. Начинался новый день. Нет, эта страна ненасытна, она, словно губка воду, способна вобрать в себя все человечество, размышлял он, и все равно место бы осталось. Пошел снег, мелкие холодные хлопья неприятно щекотали лицо.

Сани тронулись с места и, загудев, стали набирать ход.

В Борздовке обер-лейтенанта встретил штабсарцт доктор Берген. Чуть поодаль Обермайер заметил стоявшего обер-фельдфебеля Крюля. Они уже добрых два часа дожидались прибытия саней и даже собрались послать в Бабиничи группу бойцов разузнать, что с ним стряслось. Берген и Крюль молча наблюдали, как Обермайер, с трудом разгибая окоченевшие от холода члены, выбирается из саней.

— Убит? — осведомился доктор Берген, кивая на покоившегося на заднем сиденье ефрейтора. Его вопрос прозвучал бессмысленно, стоило лишь взглянуть на неудобную позу несчастного, и становилось понятно, что это мог быть лишь труп.

— Кто это? — спросил обер-фельдфебель Крюль.

Он боролся с засевшим в горле комком, мешавшем говорить. Крюль почувствовал, как его охватывает озноб. И не холод был тому причиной.

— Ефрейтор Ломанн. Распорядитесь, чтобы его отнесли, куда полагается, — распорядился Обермайер.

— Идемте, идемте, обер-лейтенант, сейчас вам просто необходим глоточек шнапса, — торопил его доктор Берген.

Офицеры молча направились в кабинет доктора Бергена, оставив Крюля. Тот, широко раскрыв глаза, глазел на погибшего водителя мотосаней.

Весть о гибели ефрейтора Ломанна мгновенно стала всеобщим достоянием, долетев даже до команд, занимавшихся земляными работами, и на какое-то время затмила собой даже такое важное событие, как прибытие почты из дому. Обычно молчаливый и в последнее время часто брюзжавший Видек заметно оживился — еще бы, впервые за столько времени получить весточку из дому.

— Эрна определенно напишет, — утверждал он. — Мне бы только узнать, как там дела у нашей малышки. Да кончится, черт побери, когда-нибудь этот день?!

Бывший полковник Бартлитц, которого на кухне сменил легкораненый боец, тихо и задумчиво сидел в недостроенной землянке, попивая кипяток, считавшийся здесь чаем. Воду приходилось кипятить на небольших костерках, разложенных в траншеях. Бартлитц размышлял. Что могла написать ему Бригитта? Хоть она и была генеральской дочерью, ее отец пал в Первую мировую, она мужественно перенесла, когда его, полковника Бартлитца, понизили в звании и отправили сюда, на Восточный фронт, рядовым. Ей разрешили встретиться с ним еще во время пребывания Бартлитца в следственной тюрьме. Она тогда еще сказала ему спокойно, без истерик и слез: «Выше голову, любимый! Вспомни Наполеона! И потом — это надолго не затянется!» Слава богу, дежурный фельдфебель, тюремщик, понятия не имел, кто такой Наполеон… При воспоминании об этой сцене Бартлитц едва заметно улыбнулся. Бригитта обязательно напишет, причем не одно письмо. И как это нередко бывало в последние недели и месяцы, он обратился к Всевышнему: Боже, не дай ей погибнуть во время бомбардировки, позволь мне вернуться и вновь встретиться с ней…

Съежившись в углу землянки, бывший полковник Бартлитц с кружкой кипятку, зажатой в дрожащих руках, взывал к богу, умоляя его проявить милосердие к его жене.

В медпункте в Борздовке обер-фельдфебель Крюль уже успел просмотреть поступившую почту и отложил несколько писем — адресованных Шванеке, Дойчману, Кроненбергу и нескольким другим любимчикам обер-фельдфебеля. Пуще всего его раздражало письмо Дойчману.

На конверте было написано: «Герру доктору Эрнсту Дойчману». Так в штрафных батальонах к солдатам не обращаются. Вооружившись красным карандашом, Крюль перечеркнул «герра доктора», вписав вместо этого «рядовому Э. Дойчману».