— Ну, раз не хотел быть мясником, пусть в таком случае песочек лопатит, — невозмутимо заявил гауптман. — В конце концов, лучше все же песок перекидывать, чем угодить в покойники. Или вы придерживаетесь иного мнения, обер-лейтенант?
Но обер-лейтенант, казалось, не слышал своего непосредственного начальника.
— Или вон тот тощий, как скелет, с лысиной во всю голову и в очках. Вон он как раз идет через двор, видите?
— А это кто такой? — осведомился гауптман. — Профессор д-р Эвальд Путкамер. Майор запаса. Он сказал, что, дескать, коричневая рубашка — парадная форма нового образца для кладбищенских могильщиков.
— Недурно, — ухмыльнулся гауптман.
— И здесь полным-полно людей схожей судьбы. Впрочем, что я вам объясняю — вы и сами не хуже меня знаете.
— И уголовников тоже, разве не так?
— Да, и уголовников.
— А к чему вы мне все это излагаете? — не понял гауптман.
— К тому, что не к лицу офицеру германской армии брать на себя роль тюремного надзирателя.
Гауптман Барт улыбнулся. Усевшись в единственное кресло, он выпустил струю сигаретного дыма к низкому потолку барака. Со стороны плаца даже через закрытое окно доносился крик обер-фельдфебеля Крюля — подходило время раздачи пищи.
— Как все мерзко, — произнес Обермайер.
— Да бросьте вы, — примирительно ответил гауптман. — Война вообще мерзкая штука. Да и мир не лучше — кому мы, солдаты, нужны, когда войны заканчиваются? Вам следует быть равнодушнее ко всему, не принимать все так близко к сердцу. Вот тогда у вас еще остается шанс не сбрендить. Советую не забивать голову тем, что кто-то из них кавалер Рыцарского креста, а кто-то — светило науки, что их наш обер-фельдфебель Крюль гоняет почем зря, что вид у них — как это вы выразились? — как у пригнанных и загнанных полутрупов?
Обер-лейтенант молча кивнул.
Гауптман Барт, тяжело поднявшись, зевнул, не удосужившись прикрыть рот, потянулся и оправил чуть съехавший набок кожаный ремень. Потом поглядел на часики на запястье и снова сладко зевнул. Золотые часы крепились на изящной белоснежной накрахмаленной льняной ленточке, поговаривали, что Барт ежедневно менял ее, чтобы постоянно оставалась белоснежной. Вполне могло быть, что все так и было, хотя, откровенно говоря, не очень-то вязалось с верзилой Бартом. Скорее уж это подошло бы командиру 1-й роты и дамскому угоднику обер-лейтенанту Вернеру. Барт, взглянув на своего подчиненного, вдруг увидел, как тот застыл перед ним по стойке «смирно».
— Прошу вас, герр гауптман, ходатайствовать перед вышестоящим командованием о переводе меня в действующую часть на фронт!
— Ах вот, значит, как? — насмешливо произнес в ответ гауптман. — Глядите-ка, оказывается, среди нас есть и герои! Ничего, сейчас убедитесь, что все ваши заявления в духе древнегерманских эпосов, как говорится, излишни.
Гауптман не торопясь залез в карман, достал оттуда напечатанный на машинке приказ и положил его на стол к другим документам.
— Вашей роте, 2-й роте 999-го батальона, в ближайшие дни предстоит переброска в Россию.
— В Россию?
— Именно. А за ней с интервалом в два дня последуют и остальные роты. Я прибуду вместе с последней, то есть с 1-й ротой. Удовлетворены?
— Никак нет, герр гауптман.
— А что же вас не устраивает, черт вас возьми?
— Статус подразделения. Обращаясь к вам с просьбой перевести меня на фронт, я имел в виду службу в обычном подразделении. Что я стану делать с ними там, в России? С этими ходячими трупами? Уж не с ними ли нам выигрывать войну?
— Выигрывать войну? Обермайер, вы неразумный мальчуган! — натянуто улыбнулся Барт. — Ладно, подойдем к этому по-другому: вам будет поставлена совершенно потрясающая задача. И тут уж вы докажете всем свою готовность к самопожертвованию. Приказ этот к такому и такому-то сроку должен быть выполнен. В противном случае — трибунал.
— В чем же заключается эта ваша потрясающая задача?
— Придет время, и вы все узнаете, — ответил Барт и, подойдя к окну, посмотрел наружу.
На плацу Крюль гонял кого-то из солдат туда-сюда, заставляя его петлять как зайца.
— А этот кто такой? Что он натворил? Вы же знаете все наперечет биографии.
— Обер-лейтенант Штубниц, — ответил Обермайер.
— Рядовой Штубниц, — поправил его гауптман. — Так что он натворил, этот Штубниц?
— Запустил водочным стаканчиком в портрет фюрера, прокричав: «Да здравствует Август!» Это произошло в Дортмунде.
— Идиот! — констатировал гауптман.
Читать дальше