Николай Жданов - В окрестностях тайны

— Я сейчас попробую, понял? Двум смертям не бывать, а одной не миновать! — он вдруг сразу сделался совсем бледен, но глаза смотрели цепко, как у зверя, приготовившегося к прыжку.

В одно мгновение Смолинцев понял его.

— Подождите, а я? — почти крикнул он, чувствуя внезапную сухость во рту. Ему уже приходила эта мысль, когда он заливал масло: Эх, если бы я мог взлететь, я бы рискнул!..

— Тише! — зло зашипел Багрейчук. Глаза его сощурились, он, должно быть, прикидывал, как быть.

— Ты вскакивай первый и сразу на дно — и не шевелись, только на педали не наваливайся.

— Хорошо. А вы?

— Я — сверху!

— Бежимте!

— Погоди! Главное — успеть завести. Понял? Зря будем толкаться — застрелят. Не подведешь?

— Ну что вы! Подождите, они кричат часового.

— Значит, мы прозеваем. Сейчас появится летчик!

— Тогда бежимте скорее!

— Постой, пускай он скроется за самолетом.

Они ждали еще целую минуту, длинную, как

столетие.

Часовой исчез за самолетом. Но другой, соседний, шел в их сторону. Вот он остановился, посмотрел и повернул назад.

— Не беги. Пойдем так, будто нас позвали, — вдруг сказал Багрейчук строго и совершенно спокойно.

В первые минуты на их уход обратили внимание только свои. Но все продолжали работать, как и раньше. Возможно, многие из них тоже думали, что немцам в комбинезонах опять понадобилась помощь.

Часовой, ничего не подозревая, шел к будке. Он находился как раз в створе — между ними и самолетом — и почти совсем не мог видеть их.

Так они поравнялись с машиной.

Все остальное произошло в несколько мгновений.

Помогая друг другу, они очутились в кабине. Смолинцев не мог следить за тем, что делает Багрейчук, Он только почувствовал, как закрутился винт, потом нога капитана в грязном, порванном сапоге надавила на педаль, самолет качнулся и страшно медленно пополз по траве.

Смолинцев сжался в комок, ожидая, что начнут стрелять. Но не слышал ни выстрелов, ни криков: они были заглушены работой винта.

Багрейчук тоже ничего не слышал. Он только видел, как оба немца в комбинезонах выскочили из кустов и беспомощно замахали руками. Потом две или три пули стукнули в шасси. Но это было уже на разгоне. В следующую минуту самолет взлетел над дорогой и сопровождаемый выстрелами, взмахами дружеских и враждебных рук, круто взмыл вверх.

Кнюшке был добродушный немец, в жилах которого текла медлительная кровь предков — лабазников, булочников, огородников с окраин и пригородов Кельна и Магдебурга.

Близкий гром пушек вызывал у него мучительную икоту и другие нарушения отличного по своей природе пищеварения, которым всегда славились его предки.

Но здесь, в частях третьего эшелона, воинский дух вполне заменяли ему хозяйственные способности, педантическая добросовестность при выполнении приказов и умение угодить начальству,

Кнюшке быстро привык к положению маленького диктатора на вверенном ему участке и с энтузиазмом извлекал многие удобства и выгоды с этим связанные. Война — войной, но надо же позаботиться о фрау Кнюшке и дочерях Марии и Гертруде. Он посылал им ценные посылки, считая это вполне законной компенсацией за те убытки, которые причинило дому отсутствие хозяина.

Успехи в прохождении воинской службы и в получении материальных выгод рождали у Кнюшке естественное чувство удовлетворения собственной особой. Философ Декарт утверждал, что ему не приходилось встречать людей, которые были бы склонны жаловаться на недостаток ума, отпущенного им природой. Тем более далек был от этого комендант немецкого гарнизона Франц Кнюшке.

В свободные минуты он был склонен к размышлениям. Обычно после сытного обеда у нега появлялись благодушные мысли, а иногда и ценные идеи, которые он считал важным для государства.

Несколько раз Кнюшке снились даже сны, будто он встречается с самим фюрером и запросто (во сне это было так легко и так нестрашно!) излагает ему свои теории.

— Людей, — говорит он, — надо побеждать не только мечом, но и добром. Если хорошо поставить дело, то те же самые люди, которых так просто расстрелять или повесить, могут целую жизнь с пользой и выгодой работать на вермахт. Вместо озлобления появится чувство благодарности, сегодняшние враги осознают сами превосходство великой немецкой нации и добровольно, с пользой для себя же самих ©ступят в полное повиновение фюреру…

Во сне Кнюшке рассуждал убедительно и долго. Он был красноречив, логичен, и Гитлер, дружески хлопая его по плечу, говорил: