Георгий Свиридов - Мы еще вернемся в Крым

«Выполняя наш приказ, Мизько и Мозгов с группой партизан ходили в село Фриденталь. Их задача – взять предателя Гриня. По указке этого предателя расстреляны десятки советских патриотов и их семьи. За свои услуги Гринь получил от немцев пару лошадей, корову, зерно и муку, много домашнего скарба, награбленного у пострадавших. Нашей разведкой все это было тщательно проверено и неопровержимо доказано.

Партизаны обошли дом Гриня и стали стучаться в дверь и окна. Гринь не открывал. Тогда дверь стали пробивать бревном… А Гринь тем временем поднялся на чердак и, изловчившись, спрыгнул на одного из партизан. Убежал. За ним погнался политрук Мозгов и трое бойцов. Мизько тем временем ворвался в дом. Его встретила жена Гриня, дородная, разжиревшая фрау-мадам.

– Мизько?! – в черных округлившихся глазах хозяйки застыло выражение страха и удивления, лицо ее исказилось гримасой, дородная фигура застыла; женщина походила на тигрицу, готовую к прыжку. – Вот кто!.. А если к вашей семье в Крымрозу?! Вот так!.. Со взломом, значит, Саша Мизько!..

– Мизько! Мизько! – эхом повторялось в соседней комнатушке голосами подростков.

Узнали!

Какое-то время Мизько, огорошенный неожиданностью, стоял посреди комнаты, соображая, чем ответить.

Его узнали. Узнали отпрыски и сподвижница изменника Гриня.

Узнали и конечно же не умолчат, донесут господам гестаповцам. А в соседнем поселке – Крымрозе, – живут дети и жена Мизько, живут в страхе за жизнь, ибо прикрываются не ахти какой надежной версией, будто сам Мизько служит в Красной армии. Для доказательства в семье есть военкоматская повестка о призыве на военную службу. Такой же повесткой в Зуе прикрывается и Мозгова Полина с двумя дочурками. На волоске от гибели семьи и других партизан.

До сих пор их не трогали немцы. Теперь же!.. Если хоть одно слово Гриней о партизане Мизько долетит до уха гестаповца – жена и дети партизанского командира, а заодно и все семьи партизан, прикрытые такими же повестками, погибнут: их расстреляют фашисты, как расстреляли они сотни и тысячи других местных жителей, выданных раньше. Вот как обернулось дело!

Стоя с автоматом наизготовку, Мизько повел взглядом в сторону, похоже, искал кого-то, может, политрука Мозгова, чтобы тот подсказал, как поступить с этой тигрицей, но кругом царила пустота и полумрак: политрука вместе с партизанами увлек за собой беглый Гринь. Выход из положения вожаку пришлось нащупывать самому.

– Одевайтесь! Пойдете с нами! – сухо приказал он.

Спрятать Гриней в лес, как прячут концы в воду, – это был разумный выход, и, найдя его, Мизько вздохнул с облегчением. Но хозяйка с согласием не спешила; живя с Гринем теперь в «раю нового порядка», часто принимая в своем доме господ немецких офицеров, она постоянно испытывала страх – лес-то рядом, а в лесу, частенько слышно, – партизаны. Того и гляди, дознаются, постучат. И вот они постучались, да как постучались! Миром тут не пахнет.

– Не пойду! – отчеканила хозяйка, вложив в одну фразу всю себя: твердость решения, силу воли и сметку напроказничавшей плутовки. Из этого следовало, что испугом ее не возьмешь, она, видать, стоит самого Гриня, если не десятка Гриней, вместе взятых.

– Ты вот что, хозяйка, – стараясь смягчить тон и опуская автомат, сказал партизан. – Не петушись…Слушай. Страхи ваши понятны. Но дети и жена за Гриня не в ответе. Это гарантирую!

– А я дом не оставлю. Хозяйство! – она повела взглядом по комнате, и Мизько невольно окинул глазами видимую часть жилища: стены, увешанные коврам и картинами, хрусталь и сервизы, нагромождения разнообразной, видать, во многих домах награбленной мебели.

– В таком случае уведем силой!

– Убей, не брошу! – Гринь вскинула распатланную голову и шагнула грозе навстречу, грудью на дуло. – Крик поднимем! Село на ноги поставим…И раскроются твои делишки, Мизько!

Схлестнулись жарче некуда. Она – ни шагу из дома, а Мизько – в ответе за жизнь партизанских семей, тех матерей, детей… И рубить этот узел надо, не мешкая, ибо с минуты на минуту к дому подкатят грузовики с карателями, их приведет сам Гринь. Обязательно приведет!

В небе над селом Нейзац, что в километре от Фриденталя, уже изгибались огненные дуги ракет, тишину ночи рвали крики команд, рев моторов: в селе, по всему видно, немцы поднялись по тревоге…

Командиру в двух словах доложили, что немцы едут.

– Последний раз говорю: идем!

– Не пойду!

Узел завязался – туже некуда. Рубить его, этот узел, ему, Александру Мизько.