Матэ Залка: Добердо

— Ну, вот мы и встретились. Не думай, что я рад меньше тебя. Как же не радоваться! Но, в сущности, радоваться нечему. Если бы наша встреча произошла в иных условиях и не здесь, а где-нибудь в Венеции… Помнишь Венецию? Падую? Помнишь, как ты отстал от поезда в Пистоле? — спросил Арнольд, оживившись.

— Арнольд, в каком направлении отсюда Венеция? Ведь по прямой должно быть совсем недалеко.

— Расстояние до Венеции, мой друг, сейчас понятие не географическое, а политическое, — с внезапной холодностью ответил Арнольд и, подняв бинокль, посмотрел вдаль. — Сегодня, дорогой мой, путь в Венецию лежит не через Триест, а через Монте-Клару и Добердо.

— Венеция, Падуя… опоздание в Пистоле… Мне казалось, что я совсем уже забыл все это. Я догнал вас тогда у Рима. Помнишь, как нас принял д'Аннунцио? Что ты скажешь об Италии? Чем она была для нас до сих пор? Рим, цезаризм, прекрасные республики, христианство от катакомб до Ватикана. Рафаэль, Микеланджело… И вот эта грубая измена союзникам…

— А итальянские мальчики не плохо летают.

— Правда, что д'Аннунцио — обер-лейтенант воздушного флота?

— От этого кретина всего можно ожидать. Я бы ни за что не сел с ним в один аппарат.

— Как ты думаешь, если бы Карузо стал на бруствер и запел, стали бы по нему стрелять?

— На Монте-Кларе? Будь покоен… залпом…

— Откуда сейчас сменился батальон?

— Вот видишь, направо, подножье Сан-Мартино? Вонючее место. Две недели мы просидели там без смены. Во многих местах я побывал, но такого еще не видел. Под Монте-Кларой еще хуже. Мы там еще не были, но разговоров об этом местечке много. Слышишь?

С юго-восточной стороны простирающегося перед нами плато докатывались сердитые разрывы.

— По мнению многих, Монте-Клара неприступна. Итальянцы собаку съели на фортификации, ведь этот народ — сплошь каменщики, они в любой точке могут возвести форт, а Монте-Клара для них особенно удобна: они сидят наверху, а наши внизу. Но не в этом дело, не в этом дело… Над смотреть глубже, мой милый друг. Ты никогда не думал о том, что война словно зашла в тупик?

— Как — в тупик?

— Знаешь, я порою чувствую себя обманутым ребенком.

— Обманутым? Кем?

— Ну, прежде всего собственной наивностью. Ведь я был уже зрелым мужчиной, когда началась эта война, и никогда особенно не восхищался существующим общественным строем. Я всегда скептически относился к действиям наших государственных мужей и видел в них изрядную долю легкомыслия и авантюризма.

В его голосе послышалось холодное ожесточение.

— И вот, зная все это, я все же пошел в этот ад. И целый год верил, что событиями управляет историческая закономерность. Но это был самообман. Хитрое сплетение интриг, беспощадная борьба групповых интересов, прикрывающаяся лживыми лозунгами родины, борьбы с русским варварством и защиты цивилизации. Все это циничная ложь, и я по горло сыт ею!

Арнольд злобно швырнул в пропасть подвернувшийся камень.

— И хоть бы они подготовились как следует. Ничуть не бывало. Готовились двадцать пять лет, затрачивали колоссальные суммы, нагромождали стратегические планы и по уши вязли в шпионаже. История полковника Редля… Но не в этом дело. Ведь готовились совсем к другому. Итальянцы должны были быть нашими союзниками, а на деле что вышло? Сидим в этой каше…

— По шею.

— Да, одна половина мира увязла по шею, а другая только и делает, что набивает карманы. Америка и все невоюющие страны порядочно поживились на этом деле. Война должна иметь свою политику и экономику; это называется стратегией, а мы и по сей день не имеем своей стратегии.

— А генеральные штабы?

— Эти-то? Они меньше всего разбираются в создавшемся положении. Вот в чем ужас. Генштабы растеряны и изумлены больше всех. Что обещали нам высокочтимые кайзер Вильгельм и Конрад фон Гетцендорф? Закончить войну к рождеству тысяча девятьсот четырнадцатого года, когда опадут листья. А на деле что вышло? И, как видишь, никто из них не сгорает со стыда, что обещание не исполнено, слово не сдержано. Да… Войну выиграет тот, у кого выдержат нервы. Ха-ха! Гинденбург стал специалистом по нервам! Более циничного свинства я не слыхал еще никогда в жизни. И это говорится на третий год войны! Что же они преподнесут на четвертый и пятый?

— Ну, ну, ведь не думаешь же ты серьезно, что война продлится еще год. Это же безумие!

— Год? Я не только думаю, но и глубоко уверен, что она будет длиться не год и не два, а четыре, пять, а если понадобится, то и шесть лет. Если выдержат нервы! Ха-ха! Друг мой! Ты представляешь себе, как это звучит в устах доблестного фельдмаршала? Вместо короткой войны извольте готовиться к долгой позиционной войне с нервами, Тибор! Генштабы и государственные деятели просчитались. Обещали быструю маневренную войну, а вместо этого мы сидим в этих проклятых, врытых в землю и камень окопах, перед которыми вместо колючей проволоки натягиваем на колышки заграждений собственные нервы. Это вонючее, вшивое, мучительное, полное безумного страха прозябание, а не борьба. А если борьба, то скажи, за что?