Матэ Залка - Добердо

Почему смотреть в оба? Какую пакость могут сделать итальянцы? Слова Хруны не давали мне покоя.

Я налег на коньяк, желая поднять настроение, и это мне скоро удалось. Прошло гнетущее чувство, я начал осваиваться в обществе.

«А, черт побери все!» — подумал я и рассмеялся пьяным смехом. Бачо спросил, над чем я смеюсь. Я взглянул на него и пожал ему руку.

— Весело хороним, дружище, — говорю я.

Бачо вместо ответа жмет мне руку, и мы чокаемся. Потом генерал произносит речь. Но плавные, пустые, бесчувственные слова не доходят до наших сердец. Осторожно, чтобы никто не заметил, срываю с левого рукава траурный муар. Поминальный обед незаметно превращается в пирушку. В зале появляются цыгане и еле слышным пианиссимо наигрывают венгерские минорные мотивы.

— Мир усопшим, да здравствует жизнь! — кричит, подымая бокал, маленький круглолицый фельдкурат, и эти слова как бы служат для цыган сигналом перехода на более мажорную музыку.

Собираясь уезжать, генерал обращается к нам с короткой воодушевляющей речью, восхваляет нашу доблесть и дает понять, что высшее командование намерено произвести большие награждения и повышения в нашем батальоне. Ему отвечает прочувствованными словами майор Мадараши. Генерал пожимает нам руки и уезжает. Хруна тоже встает. Я провожаю его. Лантош неотступно следует за нами. Я заговариваю относительно гидрогеологической карты.

— Во, во, во! — восклицает Хруна, тыча меня пальцем в грудь. — Обязательно, господин капитан, найди им эту карту, я тебя очень прошу.

Полковник прощается с нами. Лантош очень недоволен.

— К чему ты беспокоишь старика такими пустяками? Ведь я же тебе сказал, что найду карту. — И, презрительно опустив нижнюю губу, он отворачивается от меня.

Среди шума и веселья я быстро трезвею. Поминальный обед никак не может кончиться. Штабные офицеры сильно подвыпили. Начальник штаба бригады с горечью втолковывает Мадараши:

— Не теперь надо было брать Клару, а месяц тому назад. Сейчас, когда все уже готово для наступления правого фланга, взятие Бузи имеет уже только местное значение.

Мадараши очень обижен.

— Значит, ты оспариваешь героизм моего батальона?

— Герои, герои, слов нет! Командование в восторге. Но ты же как офицер должен понять, что со стратегической точки зрения это — ничто.

Меня вызывают, и я оставляю спорящих. Перед бараком ждет Новак. Он докладывает, что на обратную дорогу нет перевозочных средств и придется идти пешком. Поодаль на шоссе стоит взвод. Я приказываю двигаться в направлении Нови-Ваша и, не ожидая нас, с наступлением темноты идти на передовые позиции. Новак козыряет. Взвод нехотя повинуется его сердитой команде. Вижу, что некоторые из солдат не в состоянии попасть в ногу.

«Бедные мои старички!» — думаю я с нежностью и долго смотрю им вслед. Кто-то окликает меня. На шоссе остановилась бричка, в ней наш брестовицкий этапный офицер. Оказывается, он везет почту и мне есть письмо. Какая приятная неожиданность! Письмо от Эллы. Арнольд получил две газеты, книгу и письма. С трепетным волнением разрываю конверт.

«Мой дорогой друг…» Пишет из нашего родного города. Посетила моих родителей. Отец все еще болеет; Иренка Барта наконец вышла замуж за офицера-летчика, а Элла собирается в Швейцарию. Эта ужасная война давит ей виски, как невыносимая мигрень.

Элла собирается в Швейцарию. Она бежит от сумасшедшего пожара войны на этот остров. Сначала поедет в Вену, где в министерстве уже готовы ее бумаги. Арнольд не возражает против этой поездки.

Много, много раз перечитываю письмо. В офицерском собрании шумно продолжается потерявший свой смысл поминальный обед.

Я сижу на террасе собрания и не нахожу сил вернуться в эту пьяную компанию. Так приятно сидеть в одиночестве с письмом Эллы, и думать о своем. Швейцария…

Бачо тронул меня за плечо. Майор Мадараши машет из автомобиля. Я сажусь. Едем в Нови-Ваш. Шпрингер что-то горячо объясняет майору, который слушает с видимым удовольствием.

— Это они из зависти, господин майор. Раз сам эрцгерцог собирается раздавать награды, значит, это не шутка. Даже немцы не могли сделать того, что сделал наш батальон.

Элла едет в Швейцарию. Швейцария теперь остров, где не трещат пулеметы и не рвутся снаряды. Пастухи с перьями глухарей на войлочных шляпах пасут тучные стада на верхних склонах Альп, небо чисто, и в солнечных лучах горят глетчеры.

В Нови-Ваше мы прощаемся с осоловевшим майором и двигаемся к хорошо знакомым ходам сообщения. Уже совсем стемнело, когда мы доходим до холма, откуда открывается вид на серое плато Добердо. Погруженный в свои мысли, я машинально следую за Бачо. Вдруг он останавливается. Среди кустов в сомкнутом строю, как на учебном плацу, движется взвод. Слышна четкая команда: