Матэ Залка - Добердо

— Плохая шутка эта латрина, — говорю я Гаалу.

— Народу нравится, господин лейтенант. Ведь тут мало развлечений.

Латрину углубляем, замаскировываем камнями, видна только ее железная крыша. Итальянцы постреливают. Вокруг латрины кружатся рикошеты, но все же все стараются попасть туда. Приходят даже из чужих рот. Солдаты усердно собирают мед мести.

Меня очень интересует, откуда итальянцы могли получать электрическую энергию. Осматриваем офицерские блиндажи, глубокие каверны, и Гаал приходит к заключению, что дело не обошлось без электрической буровой машины. Мой взводный с большим уважением относится к итальянской технике.

Что касается камня, итальянцы первые мастера. Наши солдаты больше любят землю, да и то на земле предпочитают сеять и боронить, а не рыть окопы.

Несносный человек этот Гаал. Он любит разглагольствовать и слишком много позволяет себе. Это результат либерализма Шпица…

Из штаба батальона пришла телефонограмма с приказом Шпрингеру, Бачо и мне в сопровождении взвода из первой роты сегодня вечером сняться в Нови-Ваш, где нас будут ждать автомобили. Завтра похороны героев. Вначале предполагали, что пойдет вся первая рота, но потом по высшим соображениям этот план отменили. Сменять нас пока не собираются. Мы уже знаем, что означают эти высшие соображения: предстоят большие награждения и всякие церемонии. Говорят, что награждения будут произведены лично командующим участком фронта генералом Вороевичем, тут же в окопах, на самой вершине Монте-дей-Сэй-Бузи. Но есть и такой слух, что Бороевич-то прибудет, но награды будет раздавать сам главнокомандующий эрцгерцог Иосиф. Солдаты очень довольны и превозносят эрцгерцога, но, к сожалению, они делают это слишком громко и преимущественно в тех случаях, когда поблизости стоит какой-нибудь офицер.

Вызываю Гаала. Даю ему указания, что надо делать во время моего отсутствия, и объявляю, что меня будет заменять прапорщик Торма. По губам взводного скользит пренебрежительная улыбка.

— В чем дело, Гаал? Вы имеете что-нибудь против господина прапорщика? — спрашиваю я вызывающе.

— Никак нет, — говорит Гаал и с удивлением смотрит на меня, как будто видит в первый раз.

— Сегодня ночью надо закончить переброску бруствера, а когда я вернусь, приступим к работам на правом фланге. Мы можем закрепить за собой Бузи только тогда, когда выберемся на ту сторону.

Я браню егерей, прозевавших удобный момент отбросить итальянцев назад, хотя бы на сто метров. Мне хочется, чтобы Гаал понял, что я полон самых воинственных чувств, и чтобы он не смел откровенничать со мной, высказывая свои взгляды на войну и армию, как пытался делать до сих пор.

— Ну-с, господин взводный Гаал, надеюсь, вы меня поняли. Смотрите, чтобы в латрине номер семь не повторились несчастные случаи, вроде вчерашнего. За это ругают только нас, саперов. Я отдал приказание господину Торме, чтобы он потребовал от роты двадцать — двадцать пять человек в помощь нашему отряду. Кроме того, прикажите Кираю, чтобы по моем возвращении он дал мне ответ, откуда итальянцы взяли электроэнергию и какие сечения проводов. Я сомневаюсь, что электричество у них было проведено только для освещения.

Гаал молчит. Он, видимо, удручен и даже ни разу не сказал, как полагается, «так точно». Поэтому в конце я резко спрашиваю:

— Вы меня поняли?

— Понял, господин лейтенант, но…

— Ну что еще?

По лицу Гаала пробегает тень смущения, он секунду колеблется, потом тихо говорит:

— Ничего, господин лейтенант, я только хотел сказать… Но, может, господину лейтенанту не угодно слушать…

— Я вас не понимаю, Гаал. Солдаты мы или старые бабы? Чего вы мямлите? Говорите прямо.

Гаал вытягивается, чего он давно не делал. Ему не к лицу эта солдатчина, но он, видимо, хочет мне угодить.

— Осмелюсь доложить, господин лейтенант, что в оперативном отделе штаба дивизии или бригады должна быть особая карта разреза нашей возвышенности. Мы называем это гидрогеологической схемой местности. Для того чтобы у нас было правильное понятие о том, что из себя представляет Монте-дей-Сэй-Бузи, нам необходимо получить эту карту. И так как вы изволите отправляться в Констаньевице, я хотел просить вас…

В первый момент я испытываю смущение, но внезапно оно переходит в яростную злобу.

Ага, значит, господин взводный хочет сказать: «Э, господин лейтенант, ты еще дитя, и хотя я простой унтер, у меня в мизинце больше понятия о войне, чем у тебя».