Перед тем как погасить свет, ротный долго и аккуратно укладывал в штабной ящик новенькую карту Грозного.
— Чего ты с ней так? Все равно скоро сдавать.
— Э-э… не торопись. Она, чувствую, нам еще пригодится. Я ее сдавать не собираюсь, чтоб потом по туристской схеме не воевать…
Полки ушли из Чечни. И они унесли в своих сердцах горечь измен, бессмысленных потерь, тупых перемирий и предательств. Но на алых полотнищах полковых знамен им теперь всегда будут видеться отсветы штурмовых стягов, поднятых над дворцом Дудаева, над Гудермесом, Аргуном, Дарго, Самашками, Бамутом, Ведено. Они унесли с собой из Чечни правду этой войны. Память о страданиях своих братьев под чеченским игом, угрюмую жажду реванша и осознанную готовность вернуться и доделать незаконченное теперь.
А значит, война не закончена. Мы еще вернемся.
Война, которую мы проиграли
Признаваться себе в этом тяжело и страшно. Но необходимо. Итак: с взятием боевиками Грозного и отводом наших войск на границу Чечни Россия практически признала свой проигрыш в войне, продолжавшейся год и девять месяцев. Верхом торжества сепаратистов и нашего позора является парад, который, можно не сомневаться, будет устроен в Грозном. На этом параде торжественным маршем пройдут сплоченные в боях батальоны боевиков, прокатится захваченная боевая техника, бросят к памятнику Дудаева российские флаги, прогонят толпу изможденных пленных. Все это будет скрупулезно заснято, размножено, разослано по странам и континентам, обязательно показано по НТВ и ВГТРК.
Значение этой проигранной войны не идет ни в малейшее сравнение с окончанием десятилетнего афганского похода. И вот почему. Во-первых, Афганистан не являлся территорией Советского Союза, и наш уход из него не повлек за собой нарушения территориальной целостности нашей страны. Во-вторых, мы ушли из Афганистана в момент, когда твердо удерживали в руках военно-стратегическую инициативу, оставляя за собой крепкий просоветский режим, который мог существовать и до сегодняшнего дня, если бы его не предало и не прекратило поддержку внешнее руководство Союза и России.
Душманы не брали штурмом Кабул. Не блокировали наши части и гарнизоны. Не выдвигали нам ультиматумы и не диктовали условия на переговорах.
В-третьих, из Афганистана армия вернулась в социально и политически стабильное государство, чья идеологическая машина оправдывала и поддерживала наши действия в этом регионе.
Уход армии из Чечни — это обнажение политически нестабильного региона, зараженного вирусом сепаратизма, насыщенного оружием, идеологически и духовно готового к национально-религиозному взрыву.
Итог войны страшен. Россия потеряла за неполные два года более пяти тысяч убитыми солдат и офицеров. (В Афганистане за десять лет — тринадцать тысяч. Афганистан географически почти в десять раз больше Чечни и в четыре раза больше по населению.) Более пятидесяти тысяч ранеными. Около тысячи пропавшими без вести и пленных.
Россия отдала боевикам под полный контроль столицу Чечни и вывела из нее войска, чем де-факто подтвердила победу сепаратистов.
Фиговые «листки» неких «совместных комендатур», «демилитаризации Грозного», выведения боевиков из города — смешны и рассчитаны разве что на глупцов. Заскладировав здесь оружие и технику, львиная часть боевиков осталась в Грозном под видом мирных жителей. Реальная же власть над Грозным и центральными районами теперь находится в их руках. Доказательством тому — политические чистки, которые ускоренными темпами проводятся дудаевцами в Грозном и прилегающих к нему районах. За последнюю неделю ими арестовано более шестисот человек из администрации Завгаева, органов МВД и прокуратуры Чечни, проживавших здесь. Более трехсот человек расстреляно ими на месте без суда и следствия.
На столицу Чечни опускается ночь дремучего Средневековья. Вовсю идут публичные порки палками, отрубания рук за нарушение норм шариата.
Кто сказал, что окончилась война?
Самолет сбросил обороты, слегка просел, утратив привычную опору под плоскостями и, накренившись на крыло, нырнул в серую, густую, как известь, облачность. Пока пилот долго и осторожно строил посадочную «коробочку», нащупывая в непроницаемом, сыром тумане нить, ведущую борт к аэродрому, я поймал себя на мысли, что все это уже много-много раз было. Это скольжение в сырой взвеси к моздокской бетонке. Эта тревога неизвестности будущего и какая-то особенная, ни на что не похожая чеченская тоска…Эти посадки — они, как погружение на дно какого-то древнего, языческого ада, где нет прошлого и будущего, нет верха и низа, нет света и пейзажа. Нет даже библейской геенны огненной, а лишь один бесконечный, липкий, сырой и пронизывающий до холода под сердцем туман, в котором ты теряешься безвозвратно и безвестно, который, как кислота, растворяет чувства и ощущения, притупляет сознание и лишает надежды. Из которого, кажется, уже никогда не вырваться.
Читать дальше