Симота Сэйдзи - Японский солдат

Подобную же телеграмму направил в ставку и главнокомандующий японскими экспедиционными войсками в Китае:

«Тяжело переживаем создавшуюся угрозу государственному строю и целостности территории Японии. Твердо уверены, что, несмотря на успешное наступление противника и трудности внутри страны, вся армия готова с честью погибнуть в бою, но добиться достижения цели войны. Будучи горячо преданным родине, осмеливаюсь доложить свое мнение и надеюсь, что будут приняты твердые меры».

Такано, конечно, ничего этого не знал, но всем своим существом верил, что императорская армия исполнена решимости. Иного и быть не могло — таков был дух японской императорской армии.

И вот эта армия капитулировала. И притом безоговорочно! Как же так?

Но тем не менее, как говорит Ёсимура, ночной салют неопровержимо подтверждает факт капитуляции. Значит, это можно расценить только так: там, наверху, решили избежать дальнейших жертв, спасти государство, чтобы возродить его вновь. Иначе понять этот шаг нельзя. Однако Такано не мог представить себе, как можно возродить государство, после того как Япония капитулирует и армия перестанет существовать. Правда, если будет жива нация, найдется и способ возродить государство. Но что должны делать ставка верховного командования и командующие армиями после капитуляции? Им ничего не остается, как смертью искупить свою вину. Однако достаточная ли это плата — смерть сотни военачальников? Когда Такано думал о том, что должны испытывать эти люди, с которых даже смерть не снимет обвинений, сердце его сжималось, а глаза наполнялись слезами.

Он вспомнил лысого тщедушного командующего армией генерал-лейтенанта Кагэяму и вечно красного от водки, свирепого командира дивизии генерал-лейтенанта Окамуру с его хриплым голосом. Как смогут они искупить свою вину перед душами тысяч погибших солдат, перед их семьями? А может быть, получив приказ о капитуляции, они уже покончили с собой и перешли в иной мир? Это все, что мог в такой ситуации сделать воин, но ничем не смыть позорного пятна в истории империи, насчитывающей три тысячи лет.

Такано вспомнил бывшего командира полка полковника Яманэ и его преемника полковника Кадоваки, командира батальона майора Мураками и других старших офицеров. Как они восприняли капитуляцию? Вероятно, сотни тысяч офицеров и унтер-офицеров императорской армии ответят на этот акт самоубийством. Он подумал о своем старшем брате Кокити, прапорщике. Незадолго до того, как часть Такано отправили на остров, Кокити был переведен на родину в штаб полка, так что он, несомненно, остался жив. А вот где теперь средний брат, старшина флота, и самый младший — доброволец юношеского авиационного отряда? Если братья живы, как отнеслись они к капитуляции?

Размышляя обо всем этом, Такано подумал: как же ничтожна его собственная судьба в сравнении с судьбами миллионов офицеров и солдат. Он сам себе казался в эту минуту крошечным маковым зернышком.

— Господин поручик! Что это вы так тихо подаете команду. Погромче надо, — издевательским тоном сказал Исида поручику Татибане, пытавшемуся построить пленных. На плечах у Исиды красовались погоны младшего унтер-офицера японской императорской армии. Поручик тоже был с погонами, но одет он был не в офицерскую форму, а в старую солдатскую одежду, на ногах вместо сапог — ботинки с обмотками. Вид у него был совсем не офицерский. Только сейчас обнаружилось, что этот тихий, незаметный человек с пухлым, детским лицом, на которого в лагере никто не обращал внимания, имеет самый высокий офицерский чин из пятидесяти двух пленных. Теперь он волей-неволей должен был взять на себя командование. Со страдальческим лицом, думая лишь о том, как он выглядит в глазах нового командира роты, молча наблюдавшего за построением, Татибана, оглядывая палатки, вяло выкрикивал:

— Эй! Становись!

Человек десять все еще возились в палатках, а те, что уже вышли, стояли группками в тени кокосовых пальм, не спеша строиться. Полуденное солнце палило так безжалостно, что стоять на солнцепеке было просто невозможно.

— Да стройтесь же, вам говорят! — умолял Татибана, чуть не плача, но никто даже с места не сдвинулся.

— И зачем в такую жару какие-то сборы! — бурчали пленные, выходившие из палаток в рубахах нараспашку.

Все они были в поношенном солдатском обмундировании, в пилотках на темных, только что обритых головах. На первый взгляд — обыкновенные японские солдаты. Однако сами они испытывали неловкость и смущение. Они познакомились друг с другом, когда на них были одинаковые красные одеяния, а теперь оказалось, что Кимура, который в Лаэ сидел в лагерном карцера за то, что, работая на складе, украдкой пил из бочек пиво, имеет чин подпрапорщика, а отчаянный картежник Инао, стиравший белье австралийских солдат за сигареты, — фельдфебель. И наоборот: Кубо и Исида, занимавшие руководящие посты в лагере, оказались просто ефрейтором и младшим унтер-офицером.