Леонид Бехтерев - Бой без выстрелов

— Никого не увольняли: у нас нет зарплаты. Просто отказались от услуг.

— Странно, она жалуется, пишет, что вы занимаетесь антинемецкими, как она выражается, делами. — Симонова достала из стола листок бумаги и прочитала фразу: «… во вред Германии».

И опять Ковшов смотрел, как тонкие проворные пальцы рвали донос машинистки.

— Господин Ковшов, вам предложено еженедельно давать в жандармерию сведения о движении раненых. Это приказ майора Бооля.

Потом, улыбнувшись, сказала:

— За ковер — спасибо. Роскошная вещь. Не думала, что вы так щедры.

— Дружеские услуги редки, поэтому я ценю их очень высоко, Фаина Трофимовна. И впредь… Если можно, не скажете ли вы, что имеет против нашей больницы господин Батмиев?

— Он требовал подчинить больницу медико-санитарному управлению. У него же ничего в этом управлении нет, а у вас отличная больница. Майор Бооль, после того как вы у него побывали, не согласился. Кроме того, Батмиев считает, что вы скрываете коммунистов, командиров, комиссаров, а он их скрывать не будет. Бургомистра он уже убедил, что вас надо снять с работы, начальник полиции пока возражает.

Она помолчала и, хитровато посмотрев на Ковшова, сказала:

— Зайдите ко мне завтра часов в одиннадцать. Попробую дать документ — защиту от Батмиева и Бочкарова. Но два условия: во-первых, в немецких учреждениях документ не предъявлять, в гестапо — особенно, он — только для русских властей; во-вторых, поставить меня в известность о том, кому он предъявлялся. Согласны?

— Вполне. Благодарю вас. Когда вы будете дома?

— Напрашиваетесь на приглашение?

— Нужно, чтобы вас застал мой помощник, с которым вы знакомы.

Вечером Данилов отвез Симоновой чайный сервиз.

Из палаты только что ушли немцы. Больные оживленно обменивались впечатлениями:

— Что-то новое.

— Да, до этого они еще не доходили.

— Тыловики, ран не видали, вот и интересно.

— Лучше бы смотрели свеженькие в своих госпиталях. Там есть чем любоваться.

Сегодня гестаповцы проводили осмотр всех раненых. Тех, кто мог подниматься, заставили встать, проделать разные движения. У лежачих потребовали снять повязки.

Раненые недоумевали: к чему это?

— Надо полагать, еще один донос, — попытался после ухода немцев объяснить врач. — Немецкие власти утверждают, что в больнице скрываются здоровые советские солдаты. Вот и пришли уличить нас.

— Нашли хоть одного целого? — спросил пожилой рыжеусый.

— Лежал бы я здесь, целый-то! — откликнулся другой.

— Как им наши раны понравились? — продолжал рыжеусый спрашивать у врача. Но ответил ему чернобровый парень:

— Лучше всех понравилась рана у Федьки. Минут пять любовались.

Все рассмеялись. Только Федька, молодой рослый парень, смущенно отмахнулся. Осколок разорвал мякоть левой ноги в паховой области. Каждую перевязку Федька сильно переживал: было стыдно раздеваться перед женщинами. Его смущение заметили и теперь в палате шутили над Федькой. И на этот раз упоминание о его ране вызвало много незлобивых острот и шуток:

— А что? Рана же интересная! Осколок удачно пролетел, ничего больше не задел.

— За него Маруся голубоглазая здорово молилась.

— Молитва осколку не помеха… Может, и задевать-то нечего было.

— Это у Федьки-то?! — удивленно воскликнул чернобровый.

Все расхохотались. Не выдержал и врач.

— Ну перестань, Володь, смущать Федора. Еще капелька — и он взорвется, — останавливал рыжеусый.

Шутки, дружеское подтрунивание разрядили напряжение. Врачу здесь делать было нечего, он ушел в следующие палаты. Федька давно лежал лицом к стене, накрывшись одеялом.

В палате все друг друга зовут по имени. Пожилых же уважительно величают по имени-отчеству. О званиях — и помину нет.

Все — на прочном пути к выздоровлению. Только Сережка-вологодич (был в палате еще Сережка-туляк) чувствовал себя плохо. Осколок мины раздробил ему ступню. Рана начала было подживать, но на вокзале он снова повредил ее. Она гноилась. Сергея трепала высокая температура. Врачи опасались, что, может быть, придется отнять ступню. Только вчера его еще раз оперировали. Сегодня вологодич чувствовал себя лучше. Нога лежала на подушке и не беспокоила. Немцы при обходе потребовали было снять гипс, врач запротестовала. Посмотрели фашисты на Сергея — и даже они поняли, что этого изможденного, с запавшими щеками никак не признаешь здоровяком.

Вологодича то и дело спрашивали о самочувствии.