Георгий Савицкий - «Мессер» – меч небесный. Из Люфтваффе в штрафбат

…В последнее время в Сталинграде было введено чрезвычайное военно-полевое законодательство, предусматривавшее самую тяжкую кару за любой проступок. Мародеров предписывалось расстреливать в 24 часа. Были введены офицерские патрули, и рыскавшие полевые жандармы с металлическими бляхами на груди имели приказ принимать самые беспощадные меры. В результате этого не одна сотня немецких солдат, не устоявшая перед обрушившимися на них бедствиями, погибла под немецкими же пулями…» [71] Цитируется по книге: Сталинград: К 60-летию сражения на Волге. Сб. М.: Воениздат, 2002. . Так писал в книге воспоминаний «Stalingrad und die vertanworung des soldatn» офицер-штабист VIII Армейского корпуса Шестой армии Иоахим Видер.

Герман Вольф и Старик рыскали теперь, словно серые волки, высматривая дезертиров. Расстреливали на месте паникеров и зачинщиков беспорядков. Врывались в госпитали, бесцеремонно тащили умирающих уже людей на передовую — под пули русских. Они просто обезумели и просто хотели выжить в этом ледяном аду Сталинградского «котла».

Уже не один немецкий солдат сыпал им предсмертные проклятия и оставался лежать на багровом снегу с табличкой: «Feigling» — «трус». Это была их работа — убивать, чтобы страх заставлял живых жертвовать своей жизнью. Очевидная бессмыслица в тех условиях, в которых оказались немецкие солдаты в Сталинграде. Но Герман и Старик старались делать эту работу хорошо. Они наводили ужас на дезертиров и паникеров, на них не действовали ни мольбы о пощаде, ни уговоры, ни проклятия.

Солдат фельджандармерии презрительно называли «Похитителями героев», и они действительно, словно демоны, похищали живые души для кровавого и страшного жертвоприношения.

В один из ненастных и пасмурных дней они все так же вдвоем ворвались в полевой лазарет. Они нашли этот подвал по штабелю вмерзших в снег мертвых тел. Выгребная яма рядом с входным проемом была доверху наполнена обмороженными, с отставшей заскорузлой кожей, ампутированными руками и ногами, почерневшими от гангрены и воспаления.

Среди солдат Шестой армии свирепствовал тиф. Определяли смертоносную болезнь очень просто. Надавливали больному на щеку, и если покраснение от надавливания не проходило, такого бедолагу просто относили в сторону, к таким же обреченным на медленную и мучительную смерть.

Среди стонущих, раненых и обмороженных, гниющих в собственном гное и нечистотах солдат мелькнуло знакомое свинообразное лицо.

Герман Вольф, придерживая ремень своего ППШ, рванулся в дальний, полутемный угол лазарета. Врач что-то протестующе крикнул — что-то там о стерильности. Но Вольф его уже не слушал, он волок за шкирку упирающегося обер-фельдфебеля Гвидо Кноппа.

— А, старый знакомый! — приветливо оскалился Старик, снимая с плеча автомат. — Веди его сюда, Герман.

— Герр обер-фельдфебель, у нас предписание полевой жандармерии задерживать и направлять на передовую всех дезертиров или ограниченно годных по состоянию здоровья. В случае неповиновения — расстреливать на месте по законам военного времени. Ответьте, на каком основании вы находитесь в госпитале?

— Я, это… Болен! Ранен…

— Предъявите справку за подписью начальника лазарета.

— А… А у меня нет…

К троице вышел гауптман медицинской службы. Он окинул троицу усталым взглядом. Бляхи всесильной полевой жандармерии не произвели на него никакого эффекта. Слишком много он видел страданий за последние ледяные и жуткие месяцы.

— Послушайте, господа, дайте людям хотя бы умереть спокойно!

— Скажите, герр доктор, сколько этот обер-фельдфебель находится в госпитале?

— К нам он прибился еще в середине октября, легкая контузия, да так и остался. Потом санитаром работал.

— Ага… Извините, герр доктор, мы вам больше не помешаем, а его мы забираем.

Два полевых жандарма отволокли упирающегося обер-фельдфебеля Гвидо Кноппа. Завернув в развалины, Герман и Старик бросили его прямо на мерзлую землю. Следом полетела саперная лопатка. Герман лязгнул затвором пистолета-пулемета:

— Помнишь, как ты изводил нас рытьем окопов. Теперь копай себе могилу, скотина!

— Нет!..

— Копай, ублюдок!!! Ты — трус и предатель. Пока мы проливали кровь на передовой, кормили вшей и под смертью ходили, ты, гнида, тут раненых объедал!

Трясущимися руками Гвидо Кнопп подобрал столь «любимый» им шанцевый инструмент. Лезвие лопаты с глухим скрежетом вгрызлось в промерзлую сталинградскую землю. Пока свинообразный обер-фельдфебель копал себе могилу, оба бывших его подчиненных курили добытые у Кноппа папиросы.