Владимир Корнилов - Девочки и дамочки

— Оружье, оружье… Дура! Да ты что, храбрей меня? С умом надо. Видишь, тут оборона никуда…

— Я пошла. Прощай, — надменно кивнула Лия и, с трудом волоча ноги, спустилась к реке.

— Стой! — Санька схватила ее за плечо.

— Раненые есть? Марш, марш… Быстрей уходите! — кричал капитан — он ехал на мотоцикле вдоль самой воды, отгоняя от нее женщин, которые ополаскивались на дорогу.

— Уйди, — сказала Лия.

Капитан проехал дальше к железнодорожному мосту. Быстро темнело, становилось одиноко.

— Не пущу тебя, — вдруг заныла Санька.

— Тогда идем…

— Не, там мертвяки, — тянула Санька… — Я их боюсь… — Теперь она выла, как ее детскосадовские малолетки.

— Иди в Москву, — беззлобно, устало ответила Лия.

— Нет, — Санька мотала головой.

— Уходи!

Снова приблизился стрекот мотоцикла. Капитан возвращался с другой стороны бугра.

— Заметит! — обрадовалась Санька.

— Пригнись, — выдохнула Лия и неловко кинулась к мосту.

— Вернешься? — спросила Санька. — Я тебя в церкви подожду.

— Можешь не ждать! — крикнула Лия, почти уверенная, что подруга останется.

Она потащилась через мост. Было темно и жутковато. Направо от моста, берегом, шли старичок в балахоне и трое мальчишек.

«Надо бы окликнуть их, — подумала Лия. — Вдруг там раненые?..» Но побоялась, что услышит капитан.

Первого убитого она увидела сразу за мостом на развороченной взрывом булыжной дороге. Он выглядывал по грудь из воронки, сжимая в руке обломанный черенок лопаты.

— Товарищ. — Она нагнулась над ним и тронула за плечо. Он покорно и как-то чересчур легко повернулся, и она вдруг увидела, что он не засыпан, а обрублен по пояс.

— Ва-ва-ва!.. — завизжала она, но тут же, собравшись с духом, до крови закусила губы.

— Ва-ва! — тряслось, надрывалось в ней, как будто снова началась бомбежка.

Не оглядываясь, она обежала воронку и кинулась в лес. Тут было еще темней.

— Ра… Раненые есть? — задыхалась Лия, а сердце выбивало барабанную дробь. — Ра… Ра…

Ее начало рвать. Она покачнулась, ударилась лбом о березу, обняла ее, прижалась, и уже рвать было нечем, а Лия все никак не могла оторваться от березового ствола.

— Раненые есть? — наконец спросила она шепотом.

Никто не отвечал. Только с того берега еле слышно доносилось Санькино:

— Лийка! Лийка! — но отвечать не было сил.

— Чего таишься? — строго спросил Гаврилов. — Немцев ждешь?

— Немцев?! Скажете тоже… Подругу, — всхлипывала Санька. — За винтовками побежала.

— Чего? — не понял он. — Какие винтовки?

— Обыкновенные. На тот берег за ними побежала.

— А ну вылазь! — разозлился Гаврилов. «И что они все заладили про тот берег?..»

— Вылазь, вылазь. Нету там никого. Я от речки всех шуганул…

— Врете! — обрадовалась Санька.

— Я тебе не Геббельс. А ну, выходи. Где она, подруга? — спросил, когда Санька, подхватив кошелку, вышла за ним из храма. Было совсем темно, холодно, и с неба быстро сеялась колючая крупа. — Никого нету, видишь.

— Лийка! — крикнула Санька. — Нет, она на тот берег побегла! Лийка! — завыла снова. — Лийка! Документы ее у меня. Сумка у нас на двоих одна. Лийка!

Гудел только ветер. В пустом черно-белом поле становилось страшновато.

— К немцам пошла, — злобно отрубил Гаврилов.

— Нет, она комсомолка, еврейка, — захныкала Санька.

— Ну тогда снова кричи!

— Лийка! Лии-ий-ка! — неслось над берегом. — Ой, как же я? — заныла Санька.

— Беги за ней. Пять минут дам.

— Не — страшно… — испуганно зашептала Санька. — Я туда боюсь. Лийка! Ли-ий-ка! — в голос выла она.

— Да нет ее там, — как мог уверенней сказал Гаврилов. — Я никого за мост не пускал. Лийка! — крикнул он сам.

— Вместе пойдемте, — схватила его за руку Санька.

— Нет, — твердо сказал он и вырвал руку. — Нет.

А сам вслушивался в темноту: вдруг там раненые? Но никто не стонал или стонал, но тихо. «Как их брошу? И девать мне их некуда. По мне уже трибунал плачет».

— Нет, — сказал он жестко. — Туда не пойду. Ее там нет. Со всеми ушла.

— А я как? — захныкала Санька.

— За мной садись. До переезда подкину. «Хоть спину мне прикроешь, — подумал он. — Эх, мародерствовать так мародерствовать. Надо было уже заодно кожан и ушанку у однофамильца одолжить. А то теперь крышка тебе, Ваня», — впервые назвал он себя по имени. — Садись! — приказал Саньке. — Вот бинокль повесь пока. И кошелку подложь, а то набьет нужное место.

— Ли-и-ий-ка! — крикнул уже с мотоцикла.