Владимир Жуков - Хроника парохода «Гюго»

Я рукой нащупал край бухты троса, на которой лежал Маторин. Голова что-то закружилась, и стало вдруг жарко. Потянуло в сон, так потянуло, что я не в силах был удерживать слипающиеся веки. Но потом все-таки встал. Очень мне не хотелось, чтобы длинный воткнул и в меня свой шприц. Ловко и уверенно, как доктор. И я подумал: «А может, он доктор и есть?»

— Дадут они наконец нам пожрать?

Сашка повторил эту фразу, наверное, в сотый раз, и я на нее не ответил, как и на все прежние.

— Иди, Серега, скажи им. А то я буду шуметь, слышишь? Скандал подыму!..

Я стоял возле его койки, спиной к иллюминатору, прижавшись к теплому радиатору отопления. Интересно было сравнить того Сашку, в подшкиперской, небритого, ослабевшего, и этого — умытого, с гладкими щеками, в белом американском тельнике и голубой рубашке. Я тоже был в таком тельнике и рубашке, только на мне еще были синие форменные брюки, и я мог ходить, а Сашка лежал на койке, прикрытый одеялом, и больная нога была вытянута — теперь без шины, ее просто туго обкручивал широкий резиновый бинт.

Тот, длинный, что поднялся на борт к нам первым, не был врачом. Он был лейтенантом, помощником командира буксира, но в медицине здорово соображал. Он сделал Маторину еще один укол, и тот сразу сник, стал вялым, и его вытащили на палубу, положили в легкие алюминиевые носилки с застежками. Потом, правда, намучились, пока не попали этими носилками в катер — точно так и получалось, будто мяч в баскетбольную корзину кидали. Катер прицеливался, подходил к борту осторожно, чтобы об него не ударило волной, а мы, держа наготове концы, ждали, чтобы разом стравить их...

Они, эти ребята в куртках с капюшонами, хотели таким же манером приспособить и меня в носилки, но я не дался. Даже неловко вышло — так грубо оттолкнул лейтенанта. Но он ничего, а потом засмеялся, с уважением сказал, что понимает меня: я, мол, капитан этого судна, так получилось, что капитан, и мое право покинуть судно последним.

Капитан! Не матрос, даже не «королевский» матрос, а капитан! Наверное, только поэтому я и не рухнул на палубу от усталости, работал наравне со всеми в то время, когда катер отвозил Маторина сюда, на «137-й».

Поначалу я не очень представлял, что надо было делать, даже в книгах мне не попадалось описание, как буксируют суда — ну, за что прикрепляют трос, которым надо тащить аварийное судно. Но пока американцы совещались, сообразил: можно расклепать якорные цепи — сбросить в море якоря и за остатки цепей закрепить буксирный конец. А можно и по-другому: обнести трос вокруг надстроек, как бы набросить на них большую петлю, и вывести ее тоже в клюзы, через которые проходят цепи якорей. Я начал толковать про петлю, но лейтенант, этот долговязый, отрицательно замотал головой. Он знал, Тони Крекер, что все будет по-другому.

Буксир с цифрами на борту неожиданно подобрался так близко, что оттуда без труда перебросили легость. Тони сам подхватил ее, и все другие кинулись ему помогать. Я присоединился к ним.

Было трудно. Палуба накатанной горой уходила к разлому, ноги скользили, лишенные упора, но все-таки надо было тянуть и тянуть, пока синий «137-й» находился рядом, потому что иначе нам не выбрать конец тяжелого буксира, он начнет провисать, тонуть, и тогда крышка.

Мы тянули, отодвигаясь почти бегом назад, к брашпилю, путались в извивах толстенного троса, спотыкались и снова тянули. Прямо удивительно, как мы успели! И как меня слушались руки и ноги, и как успел этот длинный, лейтенант Крекер, закрепить трос на кнехте — буксир уже начал отходить, потравливая с огромной лебедки, что была у него на корме, драгоценный для нас конец. Но теперь мы могли обнести трос по борту, продеть в клюз. Повозились, правда, порядком, с час, наверное, но получилось отменно: вокруг трюмов, стандерсов и брашпиля трижды обегала петля троса, и к ней был намертво присоединен тяжелыми скобами тот конец, что шел с буксира.

Лейтенант еще раз все внимательно проверил, ощупал и взял в руки ракетницу. Оглядел всех нас, посмотрел в сторону удалявшегося синего суденышка и пальнул в воздух.

Яркая красная звезда рассыпалась блестками в конце дымного, тонкого своего пути. Мы молча следили, как она с таинственной невесомостью падала в воду. Это был сигнал, что мы кончили свою работу, сигнал о том, что «137-й» может тащить «Виктора» к берегу...

— Слышь, Серега, — заныл опять Маторин. — Ну скажи ты им наконец. Что они выдумали! Диета, диета! Будто мы голодающие, из блокады. Подумаешь, три дня не ели. У нас мужиков, обозников, заметет, бывало, снегом в степи, так суток по двое постятся. А приедут, щи да кашу трескают, будь здоров! Скажи им, что в России так не принято. Должны же они уважать чужие обычаи!