Петр Лебеденко - Шхуна «Мальва»

В кубрике стояла глубокая тишина. Только посапывал во сне Иван Глыба, да скрипела деревянная обшивка судна.

Юра Араки лежал с закрытыми глазами, прислушиваясь к ветру. Ему казалось, что шхуна несется в штормовом море, на палубу вкатываются громадные волны и, снова падая за борт, клокочут и пенятся. Низко по небу мчатся темные тучи, почти задевая за верхушки мачт. И где-то далеко-далеко, за гребнями волн, гудит корабельный колокол, призывая на помощь. Шкипер Шорохов всматривается в темноту и кричит хриплым простуженным голосом:

— Лево руля! Пошел все наверх паруса ставить! Живо, молодцы! Поднять бизань, очистить грота-фал! Живо, черт бы вас подрал!

Юра улыбается. Это не шкипер, это Ленька Глыба командует невидимыми матросами. Фантазер! Мечтатель! Юра Араки тоже любит мечтать. Разве мало он был в свое время и шкипером, и корсаром, и открывателем земель, и индейцем... Юра снова улыбается и вспоминает один из случаев. Они с Сашкой Аджаровым учились тогда в третьем классе. Фенимор Купер покорил сердца мальчишек. Только успев прочитать первые страницы «Зверобоя», Юра сразу перенесся в тот мир широких лесов и озер, где за дымными кострами индейцы передавали друг другу трубку мира, где острый томагавк рассекал черепа врагов и последний из могикан Чингачгук выходил на тропу войны. Все было ново и необыкновенно. Он, Юра Араки, перестал быть самим собой. Это уже не он шел в школу с книгами под мышкой и с бутербродом в кармане. Великий воин Чингачгук осторожно крался по лесной тропинке, низко наклоняясь к земле и изучая следы. Вот он подходит к большому вигваму, который когда-то назывался школой, и с горделивой осанкой, как и подобает воину, приветствует своего бледнолицего брата:

— О, славный Соколиный Глаз! Привет тебе от великого краснокожего воина Чингачгука!

Щупленький сторож с метлой в руке смотрит в недоумении на «краснокожего» и пожимает плечами.

— Что с тобой, братец? — спрашивает он. — Чи белены объелся?

— Я вышел на тропу войны, о бледнолицый брат, и пусть гуроны трепещут, как листья на дереве! — продолжает «воин» и подходит ближе к сторожу. Тот на всякий случай отступает к двери и поднимает метлу.

— Довольно, братец, шутить, — замечает он. — Никакой я тебе ни соловьиный глаз, а сторож Михеич. Понятно?..

Но «делавара» нелегко провести. Он снова делает шаг вперед и говорит:

— Мой брат хитер, как лисица. Это достойно великого бледнолицего воина...

Михеич скрывается за дверью, «Чингачгук» остается один и, скрестив на груди руки, некоторое время продолжает стоять безмолвно...

На другой день в перемену Юра остановился около стенгазеты, которую уже окружили ребята. В большой рамке, разукрашенной листьями дуба, стоял «краснокожий» Юра Араки с закрытыми глазами, скрестив на груди руки. На поясе у него, как убитые куропатки, висели скальпы. Рядом лежал томагавк — что-то похожее на топор мясника. Лицо у Юры было татуировано, в волосах торчали перья. Под рисунком надпись:

«Очнись, о великий фантазер! Завтра контрольная по арифметике».

Да, Юра был фантазером и мечтателем. Но когда это было? Давно-давно. Теперь не то время. Надо не мечтать, а действовать. Кто этот человек, которого немцы бросили в трюм баржи и хотят лишить жизни? Кто он? Юра не знает. Он знает только одно: он рисковал жизнью ради того, чтобы скорее рассеялся мрак, и Юра Араки мог весело смеяться, учиться, мечтать. Теперь пришла очередь Юры и его друзей посмотреть в лицо смерти ради того, чтобы помочь этому человеку. Страшно? Да, Юре страшно. Нина хотя и молчит, но ей тоже нелегко быть спокойной в такие минуты. Страшно, наверно, и Саше, да не такой он парень, чтобы сказать об этом...

Чуть слышный звук донесся до Юры. Словно пролетел комар. И еще раз. Это Нина за своей перегородкой, сделанной из одеяла, тронула тонкую струну гитары. Значит, пора.

Юра приподнялся, не вставая с койки натянул на себя пиджак, надел ботинки и крадучись, неслышно вышел на палубу. Вслед за ним вылез из кубрика Саша, и последней, держа в руках ножовку, показалась Нина.

— Подождите здесь, — прошептал Саша.

Он ощупью добрался до шкиперской каюты и лег на палубу у самой двери. Так он лежал минуты три. Ни один шорох не донесся до его слуха из каюты, и он вернулся к своим друзьям.

— Ломик взял? — спросил он у Юры.

Юра молча кивнул.

— Веревку?

Один за другим они подошли к краю кормы, и Саша начал отвязывать шлюпку.

— Ну, пора! — сказал он. — И самое главное — тишина. Ни одного звука.