Алексей Котенев - Грозовой август

— Она ждет вас. Идите в горы, идите! Мы отрежем вам пути назад, закроем выходы из гор на той стороне. Вы будете зимовать в горах. Хинган будет вашей могилой, танки будут вашими гробами! Да, да! Вы вспомните меня...

Волобой с усмешкой посмотрел на Мамуру. Ему стало ясно: японцы не предполагали, что наши танки пойдут через Хинган. Гораздо логичнее было считать, что они двинутся по равнине. Но на том, видимо, и строился замысел всей операции — поступить «нелогично», свалиться на врага оттуда, откуда он не ждет.

— Вы не ответили прямо ни на один вопрос, — сказал он. — Но я узнал все, что мне нужно. Вы не хотите, чтобы наши танки шли в горы. Значит, вы не ждали их там и вам нечем их держать. Так ведь?

Ван Гу-ан почувствовал, что разговор подходит к концу, сжал винтовку, шагнул к Мамуре. Тот шарахнулся в сторону.

— Бакаяро! [12] Болван ( япон. ).

— Вам мерещатся расстрелянные китайцы? — спросил Викентий Иванович. — Бойтесь живых!

Прежде чем выпроводить очумелого майора, Волобой сказал:

— Натворили вы здесь — хуже некуда. Убирайтесь домой. Что вы хорохоритесь? Во всем мире наступило замирение. Одни вы мечами размахиваете. Пора прийти в себя.

С Большого Хингана спускалась на землю темная ночь. Где-то выли шакалы. Прохладнее стал воздух, сильнее запахло болотной гнилью. Из потонувшей во мгле баргутской деревушки доносился запах горелого кизяка. Все тише становилось в стане. Поужинав, бойцы ложились на разостланные шинели, одни тут же засыпали, другие тихонько переговаривались. Илько глядел на деревушку, шептал стихи:

— И деревня сонная, шо лежить у гор, валом обнесенная, як тюремный двор...

В стороне темнел горный отрог, у его подножия — неподвижная фигура часового. Там в заросшей травой яме сидел майор Мамура. Волобой решил переправить его завтра утром в штаб армии, где он может пригодиться при прорыве Халун-Аршана. Ван Гу-ан сидел у потухшего костра и смотрел на часового. Мукденскому рикше хотелось поскорее рассчитаться со своим заклятым врагом, но автоматчики сдерживали его.

— Не горячись, Иван Гуанович, — остепенял китайца силач Забалуев. — Мамура не уйдет, получит все, что заслужил.

Из палатки комбрига вышел Викентий Иванович, позвал Ван Гу-ана сходить с ним в баргутскую деревушку. Ван Гу-ан не возражал: ему самому хотелось навестить семью Чан Су-лина, которого японцы расстреляли в Халун-Аршане.

Вместе с замполитом в деревню отправились Иволгин, Аня и отделение автоматчиков. Всем хотелось увидеть первый населенный пункт, освобожденный их бригадой.

В притихшем селении — ни огней, ни людского говора, ни собачьего лая. Десантники наскочили в темноте на земляной вал, которым была обнесена деревушка. За валом показались глинобитные фанзы. Долго плутали по темным закоулкам, натыкались на глиняные стены, на плетни. Ван Гу-ан заходил во дворы, чтобы узнать, где живет семья Чан Су-лина. Наконец они перешли овраг и увидели низенькую одинокую фанзу, похожую на стожок почерневшего сена.

Вход был завешен соломенной циновкой. Ван Гу-ан отвел ее в сторону и что-то сказал по-китайски. Никто ему не ответил. Из фанзы пахнуло дымом, прелью, тяжелым запахом распаренной травы. На полу меж камней горел маленький костер. Присмотревшись, Иволгин увидел около него дряхлую старуху с глиняным горшком в руках и полуголых китайчат. Старуха испугалась нежданных гостей, подняла руки, точно защищаясь от удара. Китайчата мгновенно разбежались по темным углам, видимо ожидая беды. Ван Гу-ан ласково сказал им несколько слов, и все успокоились.

Старуха опять принялась за свое дело — палочкой стала помешивать разопревшую в горшке траву. По ее строго-безразличному, испещренному морщинами лицу трудно было определить ее душевное состояние.

В потолке зияла дыра, но дым не шел туда, разъедал глаза, щекотал в носу. Огонек лизал днище горшка и бросал тусклые отсветы на стены фанзы и лица китайчат, на разостланные соломенные циновки.

— Ох, как здесь страшно, — прошептала Аня, прикрыв ладонью глаза.

— Як первобытные люди в каменном веке, — тихо произнес Илько, пораженный бедностью обитателей фанзы.

Китайчата диковато, но с любопытством посматривали на гостей. Все были худыми — кожа да кости, с большими животами.

Ван Гу-ан заговорил со старухой. Викентий Иванович прислушивался к их разговору.

— Старуха не жинка ли того расстрелянного китайца? — спросил Посохин.

— Это его мать, — ответил Русанов. — Жена умерла недавно.