Алексей Котенев - Грозовой август

К вечеру бригада Волобоя, обойдя Халун-Аршанский укрепрайон с юга, остановилась у отрога Хингана на привал. Неподалеку поблескивало поросшее осокой озеро, торчали из воды стебли камыша. Пахло торфяной гнилью. От озера тянулась узкая полоска чумизы, а за ней помигивала редкими огоньками баргутская деревушка, оставленная без боя эскадроном маньчжурских войск.

Бойцы падали на траву не чуя под собой ног, вытряхивали из ботинок и обмоток сгустки белесого солончака, переобувались, протирали автоматы. С севера, от разъезда, изредка доносились орудийные выстрелы. Край темного неба порой озаряли малиновые огненные вспышки.

— Это «катюши» смолят самураев, — догадался Посохин.

Чтобы спастись от комаров и мошкары, Поликарп разжег хитрый костер без пламени. Топором он раскромсал раздавленную гусеницами танков доску. К запаху перегоревшей солярки примешивался приятный горьковатый дымок от затлевшей древесины. От кухни потянуло разваренной кашей.

— Доску-то зачем изрубил? Чай, пригодилась бы, — упрекнул Посохина ефрейтор Туз.

— Доска, паря, дело наживное, человек дороже доски, — ответил Поликарп, уселся поудобнее и достал трубку. — У нас в Чегырке в войну такой был случай. Морозы стояли несносные, а топить печки бабам нечем: лесу близко лет. Прослышал про ту беду мой кум Северьян. И пишет с фронту письмо: «Раскатайте мою избенку, бревна раздайте вдовам, у которых детишков помногу. А мне, бобылю, она ни к чему». Видишь, как? Для людей фронтовик избы не пожалел.

Поликарп принялся проверять свои карманы. Чего только там не было! И табак, и кресало, и обрезки от алюминиевого котелка, и обломки от расчески, из которых он мастерил наборные мундштуки, меняя их потом на махорку; были там и патроны «про запас», и завернутые в газету сухари «про черный день». Сеня Юртайкин уверял, что у Посохина можно найти даже запасные части к лобогрейке. Оттопыренные карманы не украшали и без того далеко не атлетическую фигуру Поликарпа. Цыбуля грозился опустошить его карманы собственными руками, но все как-то не решался — щадил солдата.

К удивлению десантников, Поликарп устал в дороге меньше других. Он собирал хворост, подбрасывал его в костер. Только лицо у него сильно изменилось — опухло от комариных укусов.

— Эк тебя разнесло, голубь сизокрылый, — смеялся Юртайкин. — Ну, сам того пожелал. Ведь какую должность человеку предлагали: комендант Бутугура! Сиди себе на железном ведре да покуривай. Супругу выписал бы с ребятишками и зажил бы — кум королю, сват министру.

— Да-а, паря, тут я дал промашку, — согласился Посохин. — Но ежели рассудить, пошто промахнулся, то обратно Сенька всему виной. Поглядел я тогда ему вслед — идет человек на войну с балалайкой. Когда же, думаю, он с балалайкой войну-то сломает? Вот и подался на помощь — выручать вятского.

— А ты что, ко дворам так торопишься, Поликарп Агафонович? — поинтересовался Забалуев.

— Кочерги захотел! — прыснул со смеху Сеня.

— Спешу по делу — на то есть причина. — Поликарп сказал это с такой серьезностью, что можно было подумать: действительно есть у него неотложное дело. Но все обернулось в шутку: — Сон мне приснился на прошлой неделе, будто вернулся с войны мой разлюбезный куманек Северьян. А поскольку жить тепереча ему негде, стал он ночевать у каждой бабы по очереди. Как с крайней избы начал, так и пошел по порядку по всей деревне. — Поликарп помолчал. — До моей Матрены ему три двора оставалось, — с той же серьезностью добавил он и безнадежно махнул рукой: — Теперь уж, наверно, дошел...

Китаец Ван Гу-ан сначала шагал за танками вместе с десантниками, затем начал все чаще отрываться от них — забирал все влево, а потом и вовсе куда-то исчез, как провалился.

Вечером мукденский рикша снова появился в бригаде. И не один — притащил откуда-то пленного — невысокого вертлявого субъекта в войлочной шляпе, одетого в травяной плащ, какие носят баргутские пастухи. С пленником он не церемонился — подталкивал его прикладом, вел к палатке комбрига.

В палатке сидели Волобой и Викентий Иванович — обсуждали планы на завтра. Над столом горела прикрученная к столбику электрическая лампочка, в нее упрямо тыкалась головастая ночная совка. Ван Гу-ан со своим пленником вначале удивил комбрига — зачем китаец задержал этого оборванного пастуха? Но в дальнейшем выяснилось, что этот «пастух» — верный помощник Хромого Дракона японский майор Мамура. Он пробирался из блокированного нашими войсками Халун-Аршана в соседний опорный пункт Учагоу. Ван Гу-ан поймал его у овечьей отары, где он только что убил пастуха и, надев его одежду, жег на костре свой офицерский мундир.