Владимир Кашин - С нами были девушки

Андрей взял из рук капитана рыжую папку, но с места не двинулся. Он вытянулся, побледнел и не сводил глаз с Моховцева.

— Что еще?

— Товарищ капитан, самолет, идущий над объектом без предварительной заявки, считается врагом?

— Да, — сказал Моховцев.

— В начале войны немцы захватили на аэродромах наши самолеты и использовали их против нас…

— Да.

— Это и вызвало такой приказ?

— Да.

— Значит, зенитчики имели право сбить идущий без заявки «боинг»?

— Да, — сказал Моховцев. — Имели право. Тем более что наш пост объявил «Воздух».

— Ну вот. Значит, и мы имели право считать «боинг» врагом. За что же отдавать под суд Чайку? А если бы он прошел над промыслами и сбросил бомбы?..

Моховцев помолчал. Если бы кто-нибудь из людей, знавших Моховцева, слышал этот разговор, он бы удивился поведению комбата. Капитан не любил повторять дважды своим подчиненным одно и то же. Но сейчас он только вздохнул.

— Вы снова за свое, лейтенант? — устало произнес комбат. — Вы же знаете: вносовцы — это глаза и уши противовоздушной обороны. Глаза должны видеть, уши слышать. Мы всегда имеем больше времени для опознания самолета, чем активные средства. Для вносовцев не всякий идущий без заявки самолет — противник. Иначе зенитчики посбивали бы много наших самолетов, которые, бывает, вынуждены возвращаться с задания неуказанным маршрутом… — терпеливо объяснял Моховцев. — Как вы думаете, лейтенант, для чего мы изучали самолеты союзников? А? Очевидно, не для того, чтобы их сбивать… — Андрей молчал. — А для того, чтобы различать их в воздухе, если они появятся, — продолжал Моховцев, — чтобы не путать друзей с врагами… Распознай Чайка, что это «боинг», — зенитчики открыли бы огонь не на истребление, а заградительный… И «боинг», конечно, отвернул бы… Такое мнение есть, кстати сказать, и в штабе командующего…

Чувствуя, как под ударами объяснений комбата рушатся его надежды, Земляченко сам не заметил, как произнес:

— Товарищ капитан… вся эта история похожа на перестраховку. Нельзя приносить человека в жертву, лишь бы начальство сказало, что в части наведен порядок.

Андрей был уверен, что Моховцев сейчас взорвется и грубо выставит его из кабинета. Но капитан только сверкнул глазами, в которых отразились боль и раздумье.

Несколько секунд оба молча стояли друг против друга. Моховцев, видимо, заметил в глазах Андрея испуганные огоньки, и это помогло ему взять себя в руки. Он глубоко передохнул, посмотрел на часы, на руке и тихо, отчеканивая каждое слово, сказал:

— В двенадцать ноль-ноль чтобы все материалы дознания были оформлены как положено и сданы в штаб. Выполняйте!

Андрей щелкнул каблуками и вышел. В коридоре, недалеко от кабинета командира, Андрея дожидался Грищук.

— Ну? — спросил он.

— Приказал переписать и выбросить все о причинах появления самолета в районе поста.

— И ты согласился?

Андрей так посмотрел на товарища, что тот сразу понял бессмысленность своего вопроса.

— Мои рассуждения об этом проклятом самолете — действительно чистый домысел! Я не юрист, впервые в жизни вот так, сам понимаешь…

— Понимаю, — перебил его Грищук. — Конечно, приказ надо выполнить. Но твои соображения следует довести до высшего начальства и успеть сделать это раньше, чем материалы попадут в трибунал…

«Высшее начальство!» Андрей сомневался, поможет ли это.

Безнадежно махнув рукой, он направился по коридору.

— Слушай, а со Смоляровым ты уже говорил? — дернул Грищук Андрея за рукав.

— Пока нет… Утверждает дознание ведь командир. И разве Смоляров осмелится сделать что-нибудь наперекор Моховцеву?

— Зачем наперекор? Он, как замполит, имеет возможность довести до сведения политотдела. А там — будь здоров, разберутся! Пошли.

— Вот Моховцев и подумает, что после нашего разговора я бегал жаловаться…

— Ну, Василий Иванович не такой мелочный. Пожалуй, он сам был бы рад, если бы дело как-то уладилось и с батальона сняли пятно…

— Не думаю… — пробормотал Земляченко.

— Да ты, друже, из-за этой истории, кажется, совсем того… — протянул удивленный Грищук и выразительно покрутил пальцем у виска. — А ну пошли! — сердито скомандовал он.

Капитан Смоляров был в своей комнате. Он только что вернулся с беседы, которую проводил в казарме, и вешал на стенку карту СССР.

— Разрешите, товарищ капитан! — просунул голову в приоткрытую дверь Грищук.

— Заходите, заходите, — приветливо улыбнулся Смоляров.