Владимир Кашин: С нами были девушки

— Вы к нам насовсем или в командировку?

— Насовсем.

— Новенький, значит. У начальства были?

— Нет… Первый визит к вам…

— Правильно, — похвалила девушка. — Хозяин у нас строгий, не любит, когда к нему заходят не в ажуре. А на какую должность?

Лейтенант молча пожал плечами.

— Наверное, на рацию, — с убежденностью сказала Мария.

Андрей только хмыкнул. Он не хотел начинать свою службу в новой части с замечания солдату за неуместные расспросы.

Тем временем Мария, ловко орудуя помазком, намыливала ему подбородок.

— Не удивляйтесь. Солдатские последние известия, — шаловливо подмигнула она.

Не успел Андрей оглянуться, как был подстрижен и побрит.

— Ну, вы настоящий мастер!

— Конечно мастер… Но сегодня работаю последний день. Вам повезло…

— Почему?

— Перехожу на батальонный, пост. Надоело! Кому война, а мне морока одна, — пошутила девушка. — Не было войны — стригла, война — снова стригу. Противно… Ну вот и все с вами… Жалко, нет «Шипра», — вздохнула она, — а то хоть в загс.

— Как-нибудь обойдемся.

— Без чего? — лукаво спросила Мария.

— Без того и без другого.

— А девчата у нас тут — во! — Она подняла большой палец руки в знак того, что ей недостает слов для оценки девушек. — Вот пусть закончится война…

— Ну, это когда закончится… — строго перебил ее лейтенант, давая понять, что такой разговор с ним неуместен.

Он поблагодарил девушку и вышел. На дворе возле радиостанции работали в комбинезонах солдаты. Из раскрытого кузова время от времени долетал тонкий визг, а за ним густой, равномерный шум умформеров.

«Испытывают передатчик!» — догадался Земляченко.

Дежурный офицер внимательно оглядел лейтенанта:

— Добрый казак! Теперь можно и к начальству. Пошли.

Они шли по длинному коридору, который тянулся через весь дом.

— У нас порядок — будь здоров! Командир требует дисциплину от всех, не глядя ни на звание, ни на должность.

— У вас и девчата… служат? — спросил Андрей.

— Уже рассмотрел?

— Парикмахер рассказала…

— А-а. Эта может… и рассказать и присказать. Девушек у нас — будь здоров! Когда хлопцев в пехоту забрали, на их место прибыли девушки. Они теперь везде: и в управлении, и на постах. Народ обстрелянный. Некоторые лучше хлопцев воюют. А есть, конечно… — И он махнул рукой. — Ну, поживешь — сам увидишь…

Перед дверью, обитой дерматином, остановились. Дежурный снова оглядел Земляченко с ног до головы, потом привычным движением расправил под широким ремнем гимнастерку и косточками согнутых пальцев тихо постучал по планке дверей.

— Войдите! — послышалось из комнаты.

— Разрешите, товарищ капитан? — громко спросил лейтенант, открыв дверь, но не переступая порога.

— Заходите!

— Я не один, со мной новый офицер.

— Заходите оба.

Из-за спины дежурного Земляченко не успел разглядеть командира части, но, услышав его слова, выпрямился, поправил на голове фуражку и шагнул вперед.

Из больших окон, расположенных против дверей, прямо в глаза ударило солнце. Андрей прищурился и почти вслепую сделал два шага. Затем, подняв руку, звонким от волнения голосом проговорил:

— Товарищ капитан! Лейтенант Земляченко, представляюсь по случаю назначения на должность начальника радиостанции.

Из-за солнца он плохо видел человека, который поднялся, слушая его рапорт.

— А мы с вами уже знакомы, лейтенант! — услышал Андрей тихий, спокойный голос. И он узнал того невысокого офицера, который сегодня отчитал его на улице за невнимательность…

— А мы с вами уже знакомы, — повторил капитан Моховцев.

Андрей еще больше вытянулся.

— Правда, знакомство наше состоялось при таких обстоятельствах, что лучше б не встречаться. А?

Воротник начинает душить Андрея, однако он не может, не смеет пошевельнуться, а тут еще это чертово солнце не дает раскрыть как следует глаза.

— У вас, лейтенант, все-таки есть совесть, — усмехнулся Моховцев. — Даже глаза отводите. Стыдно? А?

Андрей делает шаг в сторону. Наконец! Солнечные лучи падают мимо, и он хорошо видит командира.

За большим письменным столом, наверное оставленным гражданским учреждением, стоит осанистый человек. Сейчас на нем нет форменной фуражки с поднятой тульей, и розово поблескивает чисто выбритая загорелая голова. Из-под светлых выгоревших бровей — строгий, умный взгляд.

— Мне можно идти? — спрашивает дежурный.

— Идите, лейтенант Грищук, а мы здесь побеседуем.