Сердюк вытряхнул следующий тюк с обмундированием и продолжил счет. Считал он всегда вслух и по-своему: …восемь, девять, десять, десять раз, десять два… Суворовцев он не жаловал, видя в них лишь нарушителей дисциплины и растратчиков народного добра. Об его истинном отношении к ним свидетельствовал такой случай. Тогда в моде была дурацкая игра: соберутся несколько человек и давай ловить ротозея, чтобы прижать его к стенке. Если поймают, будут давить до тех пор, пока не заставят откупиться какой-либо вещичкой. Один хитрец, попав в ловушку, решил изобразить повреждение внутренних органов и стал вопить, да так натурально, что испугал игроков. Проходивший мимо Сердюк разгневался, но, как оказалось, совсем по другому поводу. «Давя человека, вы вместе с ним портите народное имущество», — отчитал он участников и отправил вне очереди мыть туалет. Это любимое наказание непременно сопровождалось напутствием: «Ну станут все грамотными, а кто же уборные будет чистить?»
Женя Ветров долго слушал нудный счет Сердюка, прежде чем отважился открыть дверь в каптерку.
— Разрешите, товарищ старшина?
Тот предупреждающе поднял руку:
— Девяносто раз, девяносто два… — досчитав до ста, он недовольно посмотрел на вошедшего: — В чем дело?
Женя показал на возвышающуюся в углу гору старой обуви:
— Разрешите выбрать несколько пар… нам для кружка…
— Это какого кружка, — недоверчиво спросил тот, — сапожного?
Женя хотел сослаться на готовящиеся к представлению костюмированные сценки из похождений Робин Гуда. Но если Сердюк подсказывает сам… Тем более отпадает необходимость объяснять, какое отношение имеют «скороходовские» ботинки к башмакам робингудовских лесных братьев. И Женя кивнул.
— Совсем заучились, — хмыкнул старшина, — вы хоть знаете, где находитесь и что такое Сэ Вэ У?
Женя снова кивнул.
— Вы не трясите головой, а отвечайте, как положено.
Женя посмотрел в потолок и вздохнул — ничего не поделаешь, ради дела придется отвечать и на глупые вопросы.
— Так точно, товарищ старшина. Сэ Вэ У — значит суворовское военное училище.
— Правильно. Суворовское, а не сапожное! — и он громко захохотал. Потом посерьезнел: — Идите и не мешайте работать. Учите офицерские науки, а сапожников у нас и так слишком много развелось.
«Ах, какой изысканный юмор», — подумал Женя, глядя на довольного своей шуткой Сердюка. Тут бы ему сдержаться и снова попросить, но характера не хватило — трудно в таком возрасте переносить насмешки, потому и сказал:
— Между прочим, товарищ Сталин тоже из сапожников.
Сказал просто так, чтобы не остаться в долгу, но Сердюк вдруг разом побелел и вскричал:
— Щенок? Контру пришить хочешь? Да я тебя сейчас своими руками, мразь этакую, раздавлю.
Женя едва успел выскочить из каптерки, он даже не успел по-настоящему испугаться — ноги оказались проворнее головы, и только поразмыслив, понял истинную причину необычайной злости Сердюка. Тот никак не ожидал связки пренебрежительных слов о сапожниках с именем вождя. А Ветров связал, что, наверное, не так уж безобидно было для старого придурка. Но пусть успокоится: никто ни о чем говорить не собирается, доносительство здесь не в почете. Жаль только, что с ботинками ничего не вышло, ведь это была последняя возможность — в других ротах их выдали раньше. И что за неудачный день сегодня!
— Ты зачем нашего Колуна обидел?
Перед Женей стоял его старый приятель Мартиросов.
— Мы не сошлись взглядами на некоторые профессии, — объяснил Женя и, приглядевшись, не сдержал удивления: — Где это тебя так?
Лицо Мартиросова имело помятый вид: нос расширился вдвое, под правым глазом темнел синяк, на лбу розовела шишка.
— Зашибся, ваше благородие! — с излишней бодростью ответил тот словами матроса из часто показываемого кинофильма «В дальнем плавании».
— Темную делали? — догадался Женя о воспитательной мере, применявшейся в младших классах. — Допрыгался?
— Это им даром не пройдет.
— Дурак ты, Лешка. Идти против коллектива — дело бесполезное. Темная — это высшая мера справедливости.
— Ничего себе справедливость: все на одного. В гробу я видел такую справедливость.
— Ну да, по-твоему, справедливость, это когда ты, здоровый лоб, малышей колотишь и компоты отбираешь, но если они решили за себя постоять, то получается уже несправедливость.
Мартиросов упрямо сказал:
— Меня не за компоты били, а за нарушение установленного порядка. Колун так и сказал… Ну ничего, я ему на прощанье устрою веселую жизнь, надолго запомнит.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу