Иван Свистунов - Жить и помнить

— Вы догадливы, Юзек. Жить со Станиславом в одном доме — все равно что находиться под надзором органов государственной безопасности.

Пшебыльский налил две рюмки водки.

— Выпьем за успех!

Едва чокнулись, как в буфет вошел Ян.

— Юзек, мы тебя ждем, а ты… Нашел тросточку?

— Нашел, нашел. Одну минутку, Янек. Хорошо, что пришел. Ты спрашивал о Леоне Пшебыльском. Прошу познакомиться: пан Пшебыльский.

— Вот как! — обрадовался Ян. — Я привез вам письмо из Лондона. От племянника. Точного адреса вашего он не знал. Сказал, что вы живете в нашем городе. Я боялся, что и не найду вас. Оказалось, так просто. Лучше и не придумаешь.

Из бокового кармана Ян достал узенький белый конверт. Ни адреса, ни фамилии адресата на нем не было.

— Прошу!

— Сердечно благодарю! — вертел Пшебыльский письмо в руках. — Вы знакомы с моим племянником?

— Только перед отъездом познакомились. Он случайно узнал, что мы с вами земляки, и попросил передать письмо.

— Как же он там живет? Какая погода в Лондоне? Туманы?

На привокзальной площади ждут родные, и совсем не время сейчас распространяться о житье-бытье лондонцев. Ян проговорил рассеянно:

— Погода… как-то так все… туманы. Мгла. Прошу простить! Нас ждут.

Заторопился и Юзек:

— Да, да, пошли. До свидания, пан Пшебыльский!

Пшебыльский вышел из-за стойки. Яйцевидная голова закачалась на тонкой индюшечьей шее.

— До свидания! До встречи!

Когда дверь за братьями затворилась, Пшебыльский поплелся за стойку, шевеля губами:

— Туманы… туманы… Мгла!

О чем думал он, устало облокотившись на буфетную стойку, заляпанную мутной пивной пеной? Не о том ли, что жизнь прошла. Прошла глупо, бездарно. На всем ее огромном пространстве от окопов в Галиции, где кровью харкал отравленный ипритом Гродненский лейб-гвардии полк, до смрадных печей Дахау были только лакейское пресмыкательство, алчность, грязь, прелюбодеяния, предательства. Прах и тлен.

И вот конец здесь, за буфетной стойкой, с привычным на устах: «Что прикажете?», с лютой злобой и свинцовым страхом в сердце.

Ежи Будзиковский подошел к стойке:

— Налейте!

Буфетчик встрепенулся, отгоняя удушливый, как иприт, туман воспоминаний:

— Виски прикажете?

Будзиковский даже зашипел от раздражения:

— Вы бы еще и шодовой предложили!

Буфетчик был так расстроен, что не сообразил, почему рассердился Серый.

— А что?

— Вы вшегда были плохим патриотом. Учтите, что я пью только штарку. Пора знать!

Пшебыльский покорно склонил голову:

— Слушаюсь!

Присосавшись к бокалу губами, Будзиковский втягивал содержимое медленно, как клистирной трубкой.

— Этого щенка, — он ткнул пальцем в то место, где только что стоял Юзек, — убрать пошле выполнения задания. Потенциальный предатель.

Голова Пшебыльского на тонкой дряблой шее склонилась еще ниже:

— Слушаюсь!

Будзиковский взглядом указал на бокал. Буфетчик снова наполнил его. Будзиковский проговорил удовлетворенно:

— За ушпех!

Ежи Будзиковский был доволен. И не только потому, что Пшебыльский крепко держал в своих руках Юзека Дембовского. И не потому, что никуда от них не уйдет и его брат Ян. Радость Ежи Будзиковского была глубже, интимней. Станислав Дембовский — его враг. Личный враг. Станислав предал их тогда в России, стал видным человеком в Польше. Но их борьба еще не окончилась. Он нанесет удар Станиславу Дембовскому с тыла. Всю его семью он сделает его врагами: и братьев, и сестру, и отца, и мать.

Хорошая расплата!

Советская делегация разместилась в гостинице «Нове място». Все бы ничего, да на беду номера оказались маленькими, что огорчило Алексея Митрофановича Осикова. Было бы спокойней, если бы делегаты жили компактней.

К тому же при гостинице работал ресторан, в котором до петухов ярился джаз-оркестр, выступали инфантильные певички, а танцы между столиков были похожи на пляску святого Витта. Придется удвоить бдительность.

Как руководителю делегации, Алексею Митрофановичу, без его ведома, отвели двухкомнатный номер «люкс». Осиков было запротестовал, но гостеприимные хозяева сочли его протест проявлением обычной в таких случаях скромности и настояли на своем.

Скрепя сердце Алексей Митрофанович вынужден был согласиться: как бы его упорный отказ не показался подозрительным.

Но, оставшись наедине в «люксе», он был мрачен и ругал себя за мягкотелость: еще не пришлось бы доплачивать за такой номер! Первым делом решил внимательно осмотреть свой апартамент — «люкс» заслуживал такого высокопарного слова. В первой довольно большой комнате — кабинете-гостиной — стояли письменный стол с телефоном и чернильным прибором, диван на низких ножках, мягкие, тоже очень низкие кресла. На стене вразброс висели эстампы с видами старой Варшавы. Взглянув на эстампы, Осиков усмехнулся: номер «люкс», а настоящие картины в солидных массивных рамах повесить поскупились. У нас в этом отношении размах шире.