Олег Селянкин - Только вперед! До самого полного!

Эти и многие другие вопросы и лишили сна: очень хотелось, чтобы у их красавца скорость и маневренность были наилучшими, наивысшими. Чтобы все было наилучшим, наивысшим.

Вскочили с коек сразу, как только вахтенный начал провозглашать:

— Команде вставать, койки вязать!

В темпе провели зарядку, в еще большем проглотили завтрак, а вот приборку, хотя и кончилось время, отводимое на нее распорядком дня, никак не могли завершить: все казалось, что нужно еще разок и чуть-чуть подраить медяшку, еще разочек пройтись тряпочкой по орудийным стволам, пулеметам.

Минут за пятнадцать до восьми часов, когда на всех боевых кораблях одновременно поднимаются военно-морские флаги, прибыл командир дивизиона, прибыл в сопровождении всех дивизионных специалистов: штурмана, артиллериста, связиста и механика. Поздоровался и спросил:

— К подъему флага готовы?

— Так точно, — козырнул Максим, предчувствуя радость, которая через несколько минут выпадет ему и всей команде бронекатера.

Борисов больше ничего не сказал. Он остался просто стоять на палубе.

Матросы же, разумеется, услышали этот короткий разговор, и, когда прозвучала первая команда, призывающая личный состав к подъему флага, строй возник мгновенно.

И дальше все, что предусматривалось ритуалом, прошло слаженно, четко. Пожалуй, только голос его, Максима, излишне подрагивал, произнося приказ:

— Флаг… поднять!

После этого приказа на флагштоке и заиграл на свежем ветру новехонький военно-морской флаг. Теперь для личного состава катера он стал святыней, чистоту которой надлежало беречь.

Потом на холостом ходу благодушно заурчали моторы. На всех режимах работы опробовали — они неизменно гудели ровно, могуче. Тогда Максим, поймав одобрительный кивок комдива, перевел ручки машинного телеграфа на самый малый вперед. И тотчас бронекатер послушно заскользил от стенки причала.

Все шло прекрасно до тех пор, пока не увеличили обороты. Тут и завибрировал корпус катера, ходуном заходил.

Значит, свершилось то, чего опасались…

Но дивизионный механик, когда опробовали катер на всех допустимых скоростях, успокоил:

— Дня на три работы. Если, конечно, на берег вытащить.

— Вытащат они катер на берег, сегодня же вытащат, — откликнулся Борисов. — Едва появились в этих краях, сразу тележку для подъема катера присмотрели, переоборудовали под себя.

К причальной стенке возвращались на самом малом ходу. Без шуток, без радостных улыбок.

Трое суток, вытащив бронекатер на берег, колдовали над гребными валами. Потом снова опустили катер на воду, опробовали на ходу. Теперь вибрация еле улавливалась, и то на самых-самых полных оборотах.

— Жить можно! — подвел итог Одуванчик.

— Нам не только жить, нам еще и воевать надо, — буркнул в ответ Максим, расстроенный тем, что на крутых поворотах катер ложится на борт больше, чем предусматривалось проектом. Этот недостаток не устранишь, теперь это особенность данного катера, о ней нужно все время помнить, ее необходимо обязательно учитывать, когда намереваешься отдать команду о повороте на новый курс, особенно при волне и перегрузке катера десантом, боезапасом или каким другим грузом.

Повторные ходовые испытания состоялись вчера. Вчера же комдив, приказав уже на следующий день перейти ко всему дивизиону на остров Голодный, особо подчеркнул, что он прибудет на катер ровно в семь ноль-ноль, что предстоит не просто самому перейти на новое место стоянки, но еще и отбуксировать туда морской охотник.

Итак, уже сегодня первое самостоятельное плавание! Правда, с комдивом на борту, но все равно то самое, о котором с таким сладостным замиранием сердца мечталось в училище!

Погоди, погоди, как это в той старой песенке сказано?.. Ага, вспомнил: «Руками сжав штурвал железный, сквозь бурю шхуну он ведет».

Нет, он, Максим, не будет сжимать руками штурвал бронекатера: это прямая обязанность рулевого Ветошкина.

Комдив не пришел ни в семь ноль-ноль, как обещал, ни в восемь — ко времени начала перехода на новое место стоянки. Максим думал недолго: а если комдива неожиданно для него вызвало высокое начальство, наконец, если его ранило во время ночного артиллерийского обстрела? На войне (да и вообще в жизни) всякое может случиться, значит, недопустимо слепо цепляться за какой-то параграф приказа, надо и самому уметь брать на себя хоть какую-то ответственность. И он решительно перевел ручки машинного телеграфа сначала на малый, а потом, когда моторы основательно прогрелись, когда бронекатер набрал скорость, — до полного вперед.