Артём Драбкин - Я дрался на По-2. «Ночные ведьмаки»

— У вас было ощущение, что будет война?

— Конечно. Мы чувствовали. Когда нас перебазировали из Алсуфьева в Балашов, нас собрал полковник Юков: «Сынки, сейчас грозная обстановка, и она все усложняется. Нам приказано, чтобы обезопасить подготовку летчиков, перебазировать нашу школу и объединиться с балашовской». В мае месяце 1941 года в Балашове произошел страшный пожар: сгорело 60 самолетов и 4 ангара. Была раскрыта диверсионная группа из двадцати человек, которые его организовали. Все это нагнетало атмосферу ожидания войны.

— Где вы встретили войну?

— В Куйбышеве на пути к месту службы. Поезд остановился. Я вышел на перрон, взял кружку пива, смотрю, у громговорителя собрался народ, слушают: «Война!» Женщины крестятся. Я не допил кружку пива, быстрее в поезд, чтобы не прозевать. Вроде того: «Там война, а ты тут пиво пьешь». Сел в вагон, а в нем разговор уже только о войне: «Как же так?! У нас же с немцами договор о дружбе?! Почему они начали?!» Кто постарше говорит: «Они-то, конечно, обещали, но посмотрите — они же уже захватили пол-Европы, а теперь очередь дошла до нас. Там были буржуазные государства, они их оккупировали, а у нас коммунистический режим — тем более им как кость в горле. Теперь нам с ними будет трудно бороться». Понимание, что произошло что-то страшное, было, но в то время, будучи 18-летним, я не сумел оценить всю трагедию и сложность ситуации.

Приехал я в полк, дали мне группу, и начал я ее учить. На основе полка стали формировать полки на У-2, а меня не берут. Я написал 5 рапортов — не берут. Мой командир эскадрильи майор Полищук был назначен командиром полка. Он мне сообщил, что один летчик ушел и освободилось место. Говорит: «Пиши рапорт и давай к нам в полк». Они к тому времени уже закончили программу ночных полетов. Только по 6-му рапорту меня зачислили в боевой полк. За три дня прошел ночную подготовку, хотя до этого ночью никогда не летал, и вместе с полком убыл на фронт в феврале 1942 года.

— Лично вы как воспринимали то, что вам придется воевать на У-2?

— Желание было попасть на фронт. Мы знали, что все-таки пересядем на современные самолеты.

Летели под Москву. По пути под Каменск-Белинским у меня в воздухе загорелся двигатель. Пришлось садиться на горящем самолете на лес. Метров с десяти прыгал в снег. В самолете остались шлемофон, одна перчатка и один унт. Там же сгорел и бортпаек. У меня была пачка папирос «Беломор», которые мне девушка подарила — вот и все наше питание. Мороз под сорок, а я без головного убора. Хорошо, что на ноге остался меховой носок — унтенок, ну а руки попеременно грел в перчатке. Взяли парашюты и пошли — парашют нельзя бросить, это оружие. Сутки прошли, смотрим, впереди — остов нашего самолета. Вот так — вернулись к «разбитому корыту». Уже устали, расстроились. Тогда вспомнили, чему нас учили — стали делать засечки на деревьях, смотреть, на какой сторне мох растет. Сил уже не было, поэтому и катились, и ползли, через двое суток силы совсем иссякли. Ведь мы даже ночью не давали друг другу спать, потому что уснешь — замерзнешь. Думали — все. А потом услышали далекий гудок паровоза, собрались с силами, хотя уже говорить не могли, и пошли. Смотрим, домик стоит. Я подполз к крыльцу — идти не мог, только полз, — а постучать не было сил. И тут я потерял сознание. Штурман был постарше меня на два года, физически посильнее. Он постучал, нас пустили. Это было в районе станции Чаадаевка, разъезд Никоново. Я очнулся через 14 часов на столе. Первая мысль: «Надо доложить, что мы живы». Штурман уже доложил. Нас ждут в Пензе. Летчикам, потерпевшим аварию, давалось право остановить любой поезд и уже следовать к месту назначения. Нам остановили санитарный поезд, там мне нашли шапку с одним ухом, один валенок, дали меховую рукавицу, и с парашютами на плечах мы сели на поезд и прибыли в Пензу. Даже не обморозились. Благополучно все обошлось.

В Пензе один из летчиков оказался в госпитале с аппендицитом. Меня посадили на его самолет, и полетели дальше. Полк сел на аэродром Новые Петушки, а потом под Егорьевск на аэродроме Красные Ткачи. Поначалу номеров у нашего и братского полка не было. Их просто называли литер «А», литер «Б». Но уже летом 1942 года полк получил номер — 640, а соседний — 408, а также знамя и печать. И уже со знаменем прибыли на Брянский фронт.