Анатолий Чехов - Кара-курт

— Ну зачем же так много, хватит и одной пары, — рассмеялся Ястребилов.

— Говорит, — продолжал переводить Кайманов, — теперь сам Алла Назар — башлык колхоза будет с нею за руку здороваться. Кстати, я с ним договорился, чтобы сегодня дал воду на ее мелек.

Сюргуль, смеясь и плача от счастья, проводила их до самой ограды. У ограды все трое остановились, прислушиваясь. Башлык Алла Назар не подвел, по водоводу к арыку шла вода.

Опустившись на колени, будто не веря глазам, старуха погрузила обе руки в мутный журчащий ручеек и так и осталась возле своего арыка, бормоча что-то себе под нос, счастливая и растерянная.

— Ну, теперь ей хватит переживаний до утра, — довольный собой и Каймановым, сказал Ястребилов.

Эта история немного развлекла Авенира Аркадьевича, но ненадолго: как ни оттягивай время, а надо садиться на всю ночь за топографические карты участка, а завтра с утра тащиться вместе с полковником на самые дальние заставы комендатуры.

Они вышли на каменистую улочку аула, из темноты донесся цокот копыт по камням, вслед за ним срывающийся мальчишеский голос:

— Яш-улы! Ёшка-ага! Бярикель. Яш-улы!

Кайманов и Ястребилов остановились.

— Это я, Рамазан! Погоди! Большую новость тебе скажу.

Ястребилов уже знал, что «яш-улы» — уважительное обращение, означающее в переводе «большие годы». Включив свой следовой фонарь, с которым не расставался в темное время суток, он направил луч света в темноту, и они увидели шатающегося от усталости ишака, а на нем седого от пыли, словно осыпанного мукой, тощего и поджарого туркменского парня.

Спешившись, он подошел к командирам, едва переставляя одеревеневшие ноги.

— Что случилось, Рамазан? Откуда ты? — с тревогой спросил Кайманов, обнимая юношу рукой за плечи, увлекая его за собой.

— Бандиты напали на нас с Ичаном, яш-улы, унесли четырех овечек.

Рамазан говорил по-русски, чтобы его понимал новый комендант.

Ястребилов догадался: из-за того, что кто-то украл колхозных овец, чолок не отправился бы в такой долгий путь к комендатуре. Кайманов, увлекая Рамазана во двор, взял понуро мотавшего головой ишака за недоуздок, повел за собой.

— Почему на заставу Дауган не пошел, лейтенанту Дзюбе не сказал? — спросил он Рамазана.

— Следят. За всеми, кто ходит на заставу, следят. Могут убить.

— Да кто следит-то?

— Люди Аббаса-Кули. Он сам к отаре приходил. Я узнал его след.

Вокруг было темно, и только у ворот комендатуры в дежурном помещении да перед канцелярией горели фонари «летучая мышь» (движок электростанции выключали рано). Рамазан даже здесь, среди пограничников, настороженно озирался.

— Дежурный! — приказал Кайманов. — Позаботьтесь об ишаке. А ты, Рамазан, прежде чем отдыхать, пойдешь с нами, расскажешь все подробно начальнику отряда!..

По неспешным зеленоватым волнам у самого форштевня сейнера движется тень крестовины антенны. Придерживаясь за леерное ограждение, Андрей смотрит на эту тень, с шорохом скользившую по бегущей навстречу воде, щурится от солнечных вспышек, играющих на поверхности волн, вдыхает запах выхлопных газов дизеля, навеваемых с кормы ветром.

Ветер не приносит прохлады. Жарко. Пустынно. Только за кормой крикливые чайки кружатся над косяком рыбешки, оглушенной винтами сейнера, одна за другой пикируют в волны, хлопая изогнутыми крыльями, взмывают вверх, да нет-нет и высунется поблизости от корабля круглая темная морда каспийского тюленя. И снова — лишь однообразное движение неторопливых волн оттуда, где темными черточками разбросаны по всему видимому пространству какие-то суда, да мерный стук двигателя, да резкие крики чаек, усиливающие ощущение необъятной шири, раскинувшейся до самого горизонта.

Запах газойля, смешанный с исконно морским запахом просмоленных канатов и сетей, йодистым запахом водорослей и всепроникающим запахом рыбы, — все это навевало неясные воспоминания о той поре, когда усы едва пробивались на верхней губе, а сердце рвалось в неведомые края. Но этот же запах — тяжкое дыхание танков и тягачей — преследовал Андрея на фронтовых дорогах, в лесах и полях, где шли бои, где с воем и рычанием ползло по дорогам дышащее огнем и газойлью многоликое чудовище, именуемое военной техникой.

На фронте, в чаду выхлопных газов, в смраде артподготовок, дыме пожарищ сшибались десятки и сотни танков, летели под откос тягачи и машины, составы вагонов. А здесь мирная рыбацкая флотилия развесила по всему горизонту дымную кисею газов, как будто не было ни войны, ни фронта, ни гибели десятков и сотен тысяч людей.